Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории

Катер подваливал к берегу; приблизилась большая доска на пристани с названием города, матрос на носу бросил чалку.

Сошли в этом прирейнском городке; прибрежные трактиры забиты экскурсантами, отовсюду несется пронзительная хмузыка радио, в одном трактире играло «живое» трио, вроде бродячих музыкантов.

«Einmal am Rhein, so ganz allein zu zwei…»

О господи, опять!

— Пить хочу, как верблюд, но сюда я ни ногой.

— А выдержишь дорогу до вышки, Айв? — Ник показал рукой на высокий холм. — Там есть шикарный трактир «Schwalbennest» [65] «Ласточкино гнездо» (нем.). , и оттуда — шикарный вид, и напитки у них что надо.

В гору, так в гору — дорога вела между аккуратными виноградниками, позади слабел, а впереди усиливался шум как бы одной огромной ярмарки: павильоны, в которых предлагают на продажу послевоенные американизированные дешевые товары самого разного назначения; перекрывающие друг друга звуки музыки: пение подгулявших «туземцев» и наивных чужестранцев, очарованных этой ярмарочной, довольно банальной пестротой; издали даже руины замка на скалистом утесе выглядят как ярмарочные декорации!

— Виски, джин со льдом, а может, твою родную «Sliwowitz»? [66] На немецкий лад трансформированное название сливовицы. — осведомился Ник, с трудом — и, естественно, по-английски — уговорив официанта найти для них столик на террасе, откуда открывалась глубоко внизу великолепная излучина Рейна.

— Раз уж я на Рейне, не стану пить шотландские дистилляты!

Отличный рейнский рислинг, к удивлению Ивонны, понравился и Нику. Странный народ американцы: виски хлещут как лошади, а белого вина, не теряя пристойности, выдерживают не более чем пару бокалов. Захмелев, Ник улыбается особой мягкой, снисходительной полуулыбкой, противоречащей его неулыбчивой душе.

«Einmal am Rhein, so ganz allein zu zwei…»

— Я от этого с ума сойду! — Ивонна зажала уши. Нашелся бы камень под рукой — швырнула бы в репродуктор! — Надо было взять Монику, — упрямо повторила она, чтоб отомстить за шлягер, — Рейн ей понравился бы.

— Четырехлетний ребенок еще ничего не понимает в природе. И нравится ему разве что мороженое.

— Зато ей понравились бы встречные пароходики и серебристый шлейф, который они тянут за собой. Воскресенье, а девочка опять в том же саду у соседки… Ей, кстати, придется отдельно уплатить за то, что Моника часто у них обедает.

— Да, ребенок несколько осложняет нам жизнь…

Ник хотел заказать еще бутылку, но Ивонна его удержала. Тогда он решил прихватить эту бутылку на дорожку.

— Об этом тебе следовало подумать, когда ты после двухмесячного отсутствия явился ко мне в Парк-отель!

— Я совсем не это имел в виду, но все-таки руки у нас связаны.

— Так что мне, убить ее, как курчонка?!

— Айв, дарлинг, лучше выпей. Рислинг превосходный, но все-таки я закажу еще рюмочку виски, чтоб малость протрезветь. А потом пойдем дальше, пока солнышко высоко.

И зачем он тащит сегодня фотоаппарат, да еще сумку со всеми принадлежностями? Не такой Ник человек, чтоб снимать Лорелею или пароходики на Рейне…

Шли к развалинам по гребню холма. Что его туда влечет? Ник, кажется, в жизни не сделал ни одного пейзажного снимка, природы он как бы вовсе не замечает. Или в самом деле опьянел?

— Не думай больше о Монике. — Ник на ходу обнял Ивонну. — Сегодня ей с нами не годится быть, а то пристанет с расспросами — почему это мамочка голая?

— Не поняла.

— Несколько кадров на фоне руин, Айв. До чего будет здорово, такой контраст…

— Ты сошел с ума.

— Ума у меня хватает, чтоб понимать, что нравится читателям.

Как странно — позировать перед аппаратом при полном солнечном сиянии! Еще не отошло волнение, и немножко стыдно. Когда ты на помосте перед публикой — это твоя обычная работа, там тебе безразлично, в чем ты — в бальном туалете или в бикини… Правда, в последнее время демонстрировать бикини дают больше двадцатилетним стервушкам…

— Нет, Айв, это не то. Закинь руки за голову, будто отдаешься. Владелица покоренного замка отдается завоевателю… В акте должна быть идея, читатель становится все требовательнее, он желает быть как бы соучастником и очень доволен, когда сам догадывается о подтексте… Что ты делаешь, оставь платье!

— Там люди идут…

— Идут и уйдут!

— Как бы не так! Увидят меня в таком виде — никогда не уйдут!

— Много о себе воображаешь…

Еще кадры: в полный рост, часть фигуры, деталь — контраст между гладкой кожей и грубой структурой камня. Через фильтр, через смягчающую линзу, на цветную пленку…

— Ну хватит!

Над травой поднялись две лохматые головы — мальчишки, подползли на животе, так и пялят глаза.

— Не обращай на них внимания. Еще два-три снимка — когда-то еще подвернется такой фон… Да и времени у нас не так много осталось.

— А ты сказал — едем на весь день.

— Ты не поняла. Видишь ли, требования с каждым днем все повышаются…

— Спасибо за комплимент.

— Не обижайся, Айв, ты и в тридцать лет все еще чудо природы. Другой двадцатидвухлетней далеко до тебя… Теперь сомкни руки па затылке!

За дальним углом развалин неподвижно торчит мужчина с брюшком, пиджак через руку, подтяжки поверх рубахи. Судя по стетсоновской шляпе, американский турист. Осторожным жестом — будто боялся спугнуть лань — поманил кого-то. Теперь там уже двое. И — третий: женская головка в белой шляпке…

Все, пора кончать: женам пожилых господ не по нраву подобные зрелища.

Ник складывал фотопринадлежности; Ивонна, набросив платье прямо на голое тело, подсела к нему в тенек.

— И куда ты эти фото пошлешь? — Как всегда, Айв.

— Что значит «как всегда» — в «Плейбой»? Или, может, тому кинооператору из Голливуда? — горькая ирония прозвучала в этом вопросе.

Ник глотнул рислинга прямо из горлышка. — Он по-прежнему имеет тебя в виду…

— Уже восьмой год! Знаешь что, перестань наконец водить меня за нос. Если прождать еще несколько лет, для меня останутся только роли комических старух.

Он мягко взял ее за руку, подал бутылку; вечная желтизна на пальцах, как у всех курильщиков…

— На этот раз я жду его ответа наверняка.

Вино стало уже неприятно теплым, Ивонна вернула бутылку Нику. Он поднялся.

— Подожди здесь, дарлинг, принесу тебе что-нибудь выпить. А потом мы где-нибудь шикарно пообедаем.

И он пошел к палаткам, раскинутым по ту сторону развалин; качнулся, но тотчас нашел равновесие. Ивонна смотрела ему в спину — Ник как-то сгорбился, и походка у него стала неверная, не пружинистая… Мужчины все изображают из себя спортсменов и победителей, и вдруг, в момент, когда они не подозревают, что за ними следят, по одной походке их становится ясно, до чего постарели… Смотрела Ивонна в спину Нику, на его озаренную солнцем прогрессирующую лысину — да, сник он несколько в последнее время, уже не такой чистенький, как тогда в Пльзени, когда ходил в форме сержанта, даже ногти порой бывают у него нечисты, а Ивонна всегда так ценила, что ногти у Ника ухожены… Выбрал не жизнь, а какую-то гонку, и она теперь одолевает, тащит его за собой; в этой непонятной гонке по земному шару Ник, видимо, никогда не был хозяином судьбы, и, несмотря на всю свою самоуверенность одного из лучших военных корреспондентов, в сущности, он слабый человек…