Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории

— Ты когда женишься? — спросила по дороге Мишь.

— Об этом меня уже и та спрашивала, которую это касается.

— Не очень ты разговорчив, когда речь о твоих личных делах. — Мишь искоса глянула на его крепкую скулу. — Иной раз мне кажется, ты только даешь что-то нашему обществу взаимопомощи. Никогда тебе не было нужно ни оно, ни кто-то из нас. И ничего хорошего в этом нет. Время от времени не вредно и тебе испытать минутку слабости… У дверей дома Крчмы столкнулись с пани Шарлоттой, она возвращалась с прогулки. Кажется, сегодня был один из редких у нее светлых дней.

— Надеюсь, вы не собираетесь сторожить мою Лоттыньку, — на удивление сердечным тоном заговорила пани Шарлотта. — Прошу, господа, входите!

После чего она закрылась в своей комнате и больше не показывалась.

Мишь по привычке рассматривала коллекцию старинных гравюр — не прибавилось ли чего-нибудь новенького.

— Отца-то навещаешь на стройке? — спросил Крчма, когда все трое уселись в кресла вокруг журнального столика. — Когда был там в последний раз?

— Да месяца два назад… Некогда, все учусь. Ну и совет вы дали — в технический вуз!

— Не я же тебя туда послал.

— Кабы не вы — живым бы меня туда не вперли.

— Что Гейниц? Я с ним виделся как-то летом.

— Смета на ихнюю плотину достигает чуть ли не миллиарда, что не мешает ему в конце каждого месяца три дня выискивать ошибку в двугривенный…

Почему Роберт Давид вздохнул при этих словах? — подумала Мишь. И как-то лукаво усмехнулся в свои рыжие усы…

Она вынула из сумочки письмо Ивонны.

Во время чтения лицо у Крчмы подергивалось. Потом его невероятно курчавые, никогда не подстригаемые брови высоко поднялись. Он оторвался от письма, опустил руку и с каким-то упреком глянул на Мишь. Ага, дочитал до того места, где Ивонна пишет, как он ей приснился. Закончив читать, Крчма нервным движением запихнул письмо обратно в конверт.

— Раздавить ее, как змею! — Он швырнул письмо на стол. Встал, прошелся по комнате, похлопывая себя по карманам в поисках портсигара. — Не для того я читал с вами «Мысли» Паскаля, чтоб вы барменшами становились! — накинулся он на Мишь.

— Почему вы на меня-то кричите, пан профессор, на порядочную домохозяйку?

— Потому что этак она потаскушкой станет, если уже не стала! Я еще не встречал ни одной женщины за стойкой бара, которая не согласилась бы подработать!

— И много вы их видели, этих барменш, пан профессор?

— Пирк, не дерзи! Ты бы только диву дался — когда мы были студентами, это составляло наше основное развлечение. Так что понятие у меня есть. Что-то надо делать с этой глупой курицей, но что?!

Роберт Давид в своей стихии! Мишь следила, как он, кипя энергией, топает по комнате, так что паркет трещит. Если б не наша Семерка — где еще нашел бы он клапан для выпуска излишней активности?

— Заставить ее вернуться, хотя бы хитростью!

Вот по крайней мере ясная речь. Этот человек никогда не сомневался в своем праве вмешиваться в жизнь нас семерых. Великолепный, надежный Роберт Давид.

Крчма сильно затянулся сигаретой.

— Ехать туда и попросту привезти ее!

— Словно она у тетки в Пльзени, — сказал Пирк. — Вы смотрите на меня, пан профессор, но ведь чешские машинисты водили поезда в Германию только во время войны, когда мы были «ein Reich, ein Fuhrer» [72] Единый рейх, один фюрер (нем.). . Выхлопочите мне паспорт, визу и выездные документы — и я поеду за «железный занавес» и привезу ее хотя бы в чемодане, связанной в узел!

— Нет, чем дальше, тем нахальнее становится этот парень. И при этом он отлично знает, что надо придумать какой-нибудь трюк. Раз Ивонна до сих пор носит милую чешскую фамилию Цигфельд, значит, этот сержант на ней не женился. Быть может, она и сама рада бы вернуться, да стыдно ей — как многим другим.

— А если написать ей такое коллективное, прочувствованное и достаточно убедительное письмо? Вы, как истый Роберт Давид, сочинили бы текст, а мы все приписали бы свое, — проговорила Мишь. — Просто сыграть на струнах ее сердца…

— Ничего это не даст, — возразил Пирк. — Ивонна поревет, потом накрасится и пойдет трясти шейкер за стойкой. Лучше сыграть на струне ее честолюбия. К чему она больше всего тянулась? Стать чешской Ритой Хейуорт. Заманить ее сюда под предлогом, что есть для нее роль в фильме!

— Стратегия, пожалуй, правильная, а вот от тактики попахивает надувательством. И этого я, воспитатель молодежи, позволить себе не могу, — сказал Крчма. — Как там было, когда она пыталась штурмовать «Баррандов»?

— Да это уже лет десять назад; было у нее тогда какое-то кратковременное «нужное» знакомство, не то второй ассистент режиссера… Шмерда! Борис Шмерда! — вспомнила Мишь.

Крчма все ходил по комнате, заложив руки за спину Да слушает ли он меня?

Стали прощаться. И зачем мы, собственно, к нему заходили? — с некоторым разочарованием думала Мишь.

— Увидим, — лаконично и несколько загадочно произнес на прощанье Крчма.

— К вам с визитом, — заглянул в дверь киномеханик.

— По крайней мере красотка? — спросил Шмерда.

— Ну, на ваш вкус — здесь и здесь у нее маловато, — киномеханик обеими ладонями описал красноречивые округлости и исчез, оставив дверь полуоткрытой.

Шмерда вышел и стал как вкопанный: в полумраке коридора его ждал мужчина с плечами тяжелоатлета, со свирепыми рыжими усищами и такими же зарослями над глазами. Если б я снимал рассказы Кудея, разочарованно подумал Шмерда, так мог бы выглядеть Драчун Холлиби…

— Моя фамилия Крчма. Если вы пан Борис Шмерда, то не уделите ли мне несколько минут?

«Если иначе нельзя, что поделаешь», — хотелось сказать Шмерде, но вместо этого он произнес:

— Не знаю только, где нам присесть: в дирекции покои как у шаха персидского, а о посетителях не подумали. Разве что в буфете.

— И не взять ли нам, скажем, водочки? — спросил рыжий, когда они уселись за столик.

— Отчего же!

«Драчун Холлиби» принес от стойки две стопочки.

— Вы не о роли хлопочете?

У рыжего засветились глаза, голубые, как фиалки.

— Не для себя. — Он поднял стопку мощной рукой, поросшей светло-рыжими волосками.

— Тогда для кого же?

— Это довольно сложно, но слушайте внимательно: для одной очень красивой молодой женщины. Загвоздка в том, что живет она во Франкфурте-на-Майне.

— Немка? Что же она не ищет ангажемента там…

— Чистокровная чешка. И она ничего не знает о моих хлопотах. Но мне нужно, чтобы она вернулась в Чехословакию.

Что этот рыжий так на меня уставился? Ага, видать прочел мою мысль: ах ты, старый бабник, пора тебе уже дать покой грешному мясцу…

— В сущности, она там прозябает, а у нее ребенок. Было бы очень кстати, если б у вас оказалась роль для нее. Любая, не обязательно главная.