Макс Фрай - Мой Рагнарёк

– Ты стараешься сделать наоборот? – Изумленно спросил Снорри. – Но почему?

– Потому что мне не нравится пророчество вашей Вельвы. – Честно сказал я.

– Чего только баба сдуру не наболтает! И не только мне. Одину оно тоже не нравится.

Собственно говоря, это была его идея – сделать все наоборот. Возможно, я для вас – не бог весть какой авторитет, но ему-то вы доверяете?

– Как можно доверять Одину? – Удивился он. – Его лукавство всем ведомо…

Так он решил восстать против судьбы? Что ж, это на него похоже!

– Похоже. – Согласился я.

– Нас ждет хаос. – Печально пообещал Снорри. – Пророчество сулило хоть какую-то надежду на то, что все уладится – потом, после битвы…

– Да, с надеждой вам прийдется расстаться. – Меланхолично кивнул я. – Ничего не уладится – ни после битвы, ни до нее, ни во время… Нас ждет полная неизвестность, друг мой Снорри. Вы должны оценить наши усилия – вы же скальд! Все настоящие поэты во все времена в глубине души предпочитали неизвестность… и оставались поэтами только до тех пор, пока не начинали мечтать о том, что все "когда-нибудь уладится"!… Надо отдать вам должное: ваша идея насчет того, чтобы оседлать Мирового змея, чудо как хороша – от нее пахнет настоящим безумием. Я непременно попытаюсь воплотить ее в жизнь!

Но это – единственное ваше предложение, которое мне понравилось!

– Ладно, как скажешь. – Задумчиво согласился он. – Я должен был догадаться, что такому как ты не понравятся чужие советы… Что ж, по крайней мере, я попытался!

– Подумайте, какие возможности перед вами открываются! – Улыбнулся я. – Вы можете начать писать о том, как все было на самом деле, Снорри! Разве это не лучше, чем без конца переписывать чужие речи?

– Написать? Зачем? – Изумился он. – Для кого? Мир пришел к концу, и даже самому Отцу поэтов суждена гибель – кто будет читать мои письмена?

– Скорее всего, никто. – Согласился я. – Но разве это имеет значение?

Грош цена поэту, который пишет в расчете на то, что его каракули когда-нибудь будут прочитаны! Поэт пишет не для людей, и не для богов, и даже не для вечности, которая вряд ли умеет читать, а лишь потому, что обжигающие слова приходят неведомо откуда и безжалостно раздирают грудь, или потому, что у настоящего поэта нет ничего кроме слов, и он боится исчезнуть, если замолчит… О господи, неужели дилетант вроде меня, какой-то сопливый мальчишка, за всю свою жизнь с горем пополам зарифмовавший несколько сотен строчек, должен объяснять это такому великому скальду как вы?

– Я тебя не понимаю. – Хмуро сказал Снорри. – Я всегда писал для других людей. Для тех, кто был рядом со мной, и для тех, кто прийдет потом… Но я никогда не писал оттого, что боялся исчезнуть! Как такое может быть?

– Значит ты еще никогда не был поэтом. – Сердито сказал я, и сам сперва не заметил, что все-таки перешел с ним на "ты" – вообще-то, это следовало сделать с самого начала, но почему-то этот процесс у меня всегда происходит до смешного медленно… – Что ж, у тебя еще есть шанс, используй его!

Умница Синдбад почувствовал мое настроение и зашагал быстрее, так что озадаченный моим романтическим бредом Снорри Стурулсон вскоре остался далеко позади.

– Макс, а куда мы сейчас, собственно говоря, направляемся? Надеюсь, не к Рейхстагу? – Насмешливо спросил Анатоль.

– Да, это было бы совсем уж неуместной пародией! – Весело согласился я. – У меня есть идея получше. Что скажешь насчет зоопарка?

– Абсолютное безумие! – Одобрительно сказал он. – Именно то, что тебе требуется, да?

– Ага. Кроме того, я надеюсь, что еще успею покормить медведей. – Мечтательно протянул я.

– Что? – Ошарашенно переспросил он.

– Покормить медведей. – Спокойно повторил я. – Сколько раз был в Берлинском зоопарке, мне все время обламывали это удовольствие! То мама с папой, то служители зоопарка…

– А что, у тебя были мама с папой? – Недоверчиво уточнил Анатоль.

– Может быть и были. – Усмехнулся я. – По крайней мере, среди многочисленных воспоминаний, не вызывающих у меня особого доверия, есть и такие… Да какая разница! А куда подевалась наша Дороти? Думаю, она тоже захочет покормить медведей. По-моему, она просто создана для этого занятия!

– Я тут. – Тихо сказала Доротея откуда-то из-за моего плеча. – Ты почти угадал: когда-то я очень любила кормить зверей в зоопарке…

– А почему твой замечательный носик опущен к земле? Не грусти, Дороти! Ты так хорошо держалась все это время. Не надо портить эту историю печальным финалом!

Улыбнись, душа моя. Ты еще помнишь, как это делается?

– Я попробую. – Беспомощно сказала она. – Мне здорово не по себе, Макс. Я ведь довольно долго жила в Берлине, правда, в западной части, но этот район я тоже хорошо знаю: тут неподалеку сейчас снимает квартиру мой сын… вернее, снимал – мне следует употреблять прошедшее время, верно? В этом городе прошла моя юность. И сейчас я вспомнила, что это было не так уж плохо…

– Что – "это"? Твоя юность? Вот и славно: значит среди твоих воспоминаний есть не только паршивые – редкостная удача!. – Невесело усмехнулся я.

– Моя юность… и вообще жизнь. – Почти неслышно прошептала она. – Рождественские свечи и запах хвои на Рождество, первые листочки и цветущие крокусы весной, пицца с пеперроне и дешевое красное вино в итальянском ресторанчике возле Оперы, и наша развеселая компания… Конечно, дело кончилось тем, что некоторые из наших постарели и стали занудами, обыкновенными скучными бюргерами, считающими дни до государственной пенсии, а некоторые успели вовремя умереть… но когда-то мы вместе встречали каждый Новый год, напивались, как поросята, веселились, как сумасшедшие, думали, что любим друг друга больше жизни, и это было почти правдой! Я хочу, чтобы это повторилось, Макс… Знаю, меня посетило самое худшее настроение, совсем не то, с которым следует смотреть в глаза неизвестности, но я ничего не могу с собой поделать!

– Веселые друзья, которые превратились в занудных бюргеров? – Ядовито усмехнулся я.

– Да уж, есть о чем пожалеть! Зеленые листочки и прочие чудеса природы, на которые мы не обращаем никакого внимания, пока у нас не начинаются какие-нибудь очередные неполадки в личной жизни, и тогда мы растерянно оглядываемся по сторонам в поисках хоть какого-нибудь жалкого намека на утешение… И новогодние праздники – эти дивные дни, когда люди натужно веселятся, чтобы по традиции отметить наступление еще одного года их короткой и бессмысленной жизни, торопливо поедая что-нибудь не настолько омерзительное, как в будние дни… звонят друзьям и родственникам и собираются в кучки, чтобы получить наглядные доказательства, что они нужны хоть кому-то! Ты уверена, что действительно хочешь, чтобы это все повторилось?