Макс Фрай - Жалобная книга

– С какой стати – отговаривать?!

Чего-чего, а такого поворота я точно не ожидал.

– Видишь ли, – мягко говорит он, – я выяснил, что наше, так сказать, участие в чужой жизни, куда более разрушительно для человеческого сознания, чем можно себе вообразить. Мне это объяснили. И показали – не спрашивай, как. Сейчас не смогу воспроизвести, но тогда мне все было совершенно очевидно… да и до сих пор вполне очевидно, только я не могу пересказать. Тебе придется просто верить мне на слово. Или не верить – это уж как получится.

– Разрушительно – в каком смысле?

– Мы, образно говоря, питаемся тем самым волшебным клеем, который укрепляет человеческий дух, – вздыхает Юрка. – Мы забираем себе подлинность чужого бытия – и ничего больше. Звучит, как полная чушь, да. Но я не могу подобрать иную формулировку.

– Ничего. Вполне внятная формулировка. Мне, по крайней мере, более-менее ясно… Да, теперь я понимаю, что с тобой творится. И ты наверняка хочешь, чтобы то же самое творилось со мной. И с теми, кому я расскажу о твоем чудесном озарении. Правильно, в общем, хочешь. Узнать, что несколько лет кряду не просто развлекался, а… ну, что ли, пожирал души человеческие – да, это серьезно. Хорошо хоть у меня есть возможность тебе не поверить.

– И ты ею воспользуешься?

– Почем я знаю? Не мне решать, во что я буду верить. Вера дело такое, она или есть, или ее нет, волевым усилием тут ничего не изменишь. Разве только, если себе врать умеешь, а я не умею, давно уже… Ты-то сам как теперь будешь жить? Бросишь все на фиг, уедешь в Индию, искать эту ведьму?

Кивает.

– Искать особо не придется. Знаю, куда идти. Я же говорю: она мне свидание назначила. Улыбалась лукаво, говорила: “На самом-то деле, ты уже давно меня разыскал, а теперь я, наконец, узнала, откуда ты тогда взялся”, – вот такие у нас нынче парадоксы времени, почище, чем в фантастических романах… Обещала научить таким чудесам, которые прежде и не снились. Якобы, в обмен на свободу ее подружки, но я-то понимаю: договор наш – скорее любезность с ее стороны, чем насущная необходимость. К тому моменту я и без заманчивых обещаний был готов капитулировать. Но Мататара действительно хочет взять меня под свою опеку: я чувствовал искренность ее намерений. Да и сами обстоятельства нашей беседы исключают обман.

– Откуда такая уверенность? – спрашиваю зачем-то. Хотя и сам должен бы понимать такие вещи. Большой уже мальчик, больше не бывает.

– Чтобы врать, нужно все же быть человеком, а мы… Черт его знает, что на самом деле произошло между нами, но в тот момент мы оба вряд ли были людьми. И, знаешь, это как раз понравилось мне больше всего… О господи, конечно, я к ней поеду; надеюсь, еще на этой неделе успею умотать, благо с визой проблем быть не может. От таких шансов не отказываются, правда?

– Да уж, пожалуй. Я бы и сам на твоем месте… А кстати, знаешь, смешно было бы: снова изловить эту девчонку, Лию, составить ей компанию, дотянуть до сеанса “изгнания бесов”, потребовать бесплатного обучения чудесам… Так бы постепенно всей компанией в Индию и перебрались.

– Смешно, – вздыхает Юрка. – Но старуха это учла. Просила передать, чтобы мы больше не трогали Лию. Сказала, в следующий раз будет не уговаривать, а сразу бить по башке. А она может, не сомневайся. Может убить, запросто, а может и заточить в одной-единственной секунде бытия, как в тюремной башне. Правда, может, хоть и не любит пользоваться этим умением. Она показала мне, как это бывает: застрять в одном застывшем мгновении – не для острастки даже, а в качестве аванса. Дескать, смотри, дурачок, как выглядят настоящие чудеса. Она вообще много чего мне показала, но я смутно все помню. Как сон: чтобы вспомнить его детали, надо снова заснуть, знаешь, как это бывает?

Еще бы я не знал.

Мы почти сразу распрощались, не стали затягивать беседу. Юрка сказал все, что хотел, я его услышал – чего ж еще?

– Что тебе пожелать-то? – спрашиваю на пороге. – Удачи? Счастливого пути?

– Не нужно ничего желать. Просто скажи мне: “до свидания”, вместо “прощай”. И постарайся не умирать через год. Лучше уж действительно Буддой становись. Из тебя получится вполне симпатичный Будда… Впрочем, вру, вряд ли. Ты у нас из иного какого-то пантеона.

– Я, – говорю, – не из пантеона. – Я, судя по тому, как в последнее время пошли дела, из галлюцинации. Знать бы хоть, из чьей именно… Что ж, до свидания, если так.

– До свидания, – эхом повторяет он. – Я, имей в виду, знаю цену нашим с тобой словам. Поэтому теперь мы обязательно увидимся – где-нибудь, как-нибудь, когда-нибудь. И все будет очень, очень хорошо.

И улыбается мне лучезарно, словно ангел, свесивший ноги с верхней ступеньки Лестницы в небо, по которой мне еще карабкаться и карабкаться – при условии, что ветром не унесет на середине пути.

Но пока сырой мартовский ветер всего лишь срывает с меня шарф и влачит его куда-то прочь, на радость местному дворнику, или иной какой-нибудь ранней птахе. В любом случае, я за ним гоняться не стану: что упало, то пропало; я и сам не раз падал и не раз пропадал, дело житейское… А теперь мне надо просто выкинуть из головы всю эту прекрасную метафизическую чушь и ехать домой. Свихнуться всегда успею, ужаснуться собственным злодеяниям, или, напротив, возгордиться – тем более, дурное дело нехитрое. А вот ехать домой следует прямо сейчас. Повернуть ключ зажигания, включить радио, обрадоваться знакомой мелодии, отбивать ладонью ритм, не думать ни о чем, кроме одного: там, дома, меня ждет Варя. И ведь не позвонила, между прочим, ни разу. Будем надеяться, потому, что все у нее хорошо. Может быть, даже спать легла. Вполне ведь может так случиться, что я приду, а она спит, и тогда мне следует за нее порадоваться, это я точно помню, хотя, убей бог, не соображу сейчас, почему…

Зато ее можно и даже нужно будить – уж это я не забыл. И, надеюсь, не забуду за какие-то разнесчастные двадцать минут.

А дома, оказывается, хорошо. Дома пахнет кофе, эфирным пихтовым маслом и сосновыми благовониями. Варенька, как ни странно, действительно спит. Свернулась клубочком в центре комнаты, на полу, среди подушек, в плед завернулась, книжка открытая рядом валяется, спасибо Томасу Пинчону за наши сладкие сны! А лицо у нее сейчас чрезвычайно серьезное и совсем детское, хоть Гумбертов со всей округи созывай любоваться.

Да и мне не устоять.

Усаживаюсь рядышком, глажу осторожно стриженую голову. Вроде бы и надо мне ее разбудить, и хочется, а жалко. Сам не могу решить, как лучше.

– Только ты у меня и есть теперь, – шепчу. – А больше ничего нет. Хотя я, конечно, буду еще какое-то время делать вид, что есть до фига всего, такого распрекрасного, хоть падай. Буду, буду, хорошая мина при плохой игре – мой коронный номер. Но имей в виду: на самом деле , все, что у меня осталось – это ты. Ясно тебе?