Кэтрин Куртц - Шахматная партия Дерини

Он давно уже здесь не был – так давно, что он даже не мог припомнить, когда это было в последний раз – но сразу вспомнил эту комнату, полную света и воздуха. Кто-то открыл окно с цветными стеклами, и теперь солнечный свет играл в золоте и серебре усыпальницы, наполняя жизнью изображение его матери.

Все это пробудило в Моргане счастливое воспоминание. Ведь в детстве он любил приходить сюда с Бронвин и леди Верой. Они приносили цветы на гроб и слушали чудесные рассказы леди Веры о том, какой замечательной женщиной была леди Алиса де Корвин де Морган. У него появлялось чувство, что их мать никогда не оставляла их, что она всегда незримо рядом с ними.

Он вспомнил эти счастливые времена, сидя один в часовне, когда мир вне ее стал невыносимым. Затем он лег на спину в бассейне света, который создавали на мраморном полу солнечные лучи, проникающие сквозь открытое окно. Он прислушался к звукам своего дыхания, к шелесту листвы деревьев, к спокойствию своей души. Память каким-то образом успокоила его душу. Внезапно он подумал, а что если бы его мать сейчас узнала, что ее единственная дочь лежит в каменной гробнице совсем недалеко отсюда.

Тяжелые медные цепи окружали саркофаг. Они сверкали на солнце. Морган подошел к ним и долго стоял, опустив печально голову и взявшись за цепь. Потом он откинул крюк и вошел внутрь, положив свободный конец цепи на мраморный пол. Он пробежал пальцами по высеченной из камня руке матери и вдруг услышал какие-то ритмические звуки в саду.

Это была знакомая мелодия – одна из самых известных песен Гвидона – но когда Морган закрыл глаза, приготовившись слушать, зазвучали совсем иные слова, которые он раньше никогда не слышал. Пел Гвидон – его голос невозможно было спутать ни с чьим. Он смешивался с красивыми аккордами лютни, создавая впечатление нечто невыразимо прекрасного. Но в его голосе было что-то необычное. И Моргану потребовалось время, чтобы понять, что Гвидон плачет.

Морган не мог разобрать слов. Слова терялись во всхлипываниях певца, но чуткие пальцы заполняли места, где голос певца пропадал, чудными аккордами. Их выразительность была такой, что можно было без труда разобраться, какие чувства владеют певцом.

Он пел о весне и пел о войне. Он пел о золотоволосой девушке, которая похитила его сердце, о молодом прекрасном дворянине, который любил девушку и умер вместе с ней. Он пел о том, что война слепа, что она поражает как тех, кто воюет, так и невинных. И если смерть приходит, то люди должны оплакивать потерю своих близких. Ибо только печаль и горе придают смерти смысл, зовут к отмщению, к победе.

У Моргана перехватило дыхание от звуков песни. Он опустил голову на гробницу матери. Трубадур прав. Они ведут войну, и многие погибнут прежде, чем она закончится. Это необходимо для того, чтобы Свет восторжествовал над Тьмой. Но сражающиеся не должны забывать ни на миг, какой ценой они победили Тьму, сколько слез пролито над погибшими во имя победы. И слезы тоже необходимы. Они смывают боль и вину, освобождают сердца от тяжести и тревоги.

Он открыл глаза и посмотрел на солнце, вдруг ощутив, как щемящая пустота заполнила его, почувствовал, как у него перехватило горло, когда он вновь испытал горечь потерь. Бронвин, Кевин, Брион, юный Ричард Фиц Вильям – их уже нет. Они пали жертвами этой жестокой войны.

Золотой свет поплыл перед глазами и глаза затуманились. На этот раз он не стал сдерживать себя, и слезы хлынули бурным потоком. Вскоре Морган понял, что певец замолк, и на гравиевой дорожке послышались шаги.

Он услышал их задолго до того, как они приблизились к двери. Он понял, ищут его. К тому времени, как дверь стала медленно открываться, он уже почти взял себя в руки и вернул лицу обычное выражение.

Морган глубоко вздохнул и повернулся к двери. В проеме на фоне яркого солнечного дня виднелся темный силуэт Келсона. Рядом с ним стоял грязный курьер в красной тунике. Джаред, Эван, Дерри и несколько других военных советников сопровождали Келсона. Но они держались на почтительном расстоянии от своего юного короля, который вошел в часовню.

Свиток пергамента с множеством печатей был у Келсона в руке.

– Курия в Джассе рассмотрела вопрос об Интердикте, Морган, – сказал Келсон. Его серые глаза внимательно смотрели на Моргана. – Епископы Кардиель, Арлиан, Толливер и трое других порвали с Лорисом в знак несогласия с его решением. Они готовы встретить нас в Джассе через неделю. Арлиан уверен, что они соберут к концу месяца пятитысячную армию.

Морган опустил глаза, отвел их в сторону и стал нервно теребить перчатки.

– Это хорошо, мой король.

– Да, хорошо, – сказал Келсон, удивившись краткости ответа.

Он подошел к Моргану. – Ты думаешь, им следует выступить против Варина? А если так, то смогут ли Джаред и Эван сдержать натиск Венсита на севере, пока мы помогаем восставшим епископам?

– Не знаю, мой король, – тихо сказал Морган. Он поднял голову и рассеянно посмотрел в открытое окно. – Я думаю, что Арлиану не следует вести войну против Варина. Ведь сделать так, значит признать, что позиция Церкви относительно магии целых двести лет была ошибочной, что крестовый поход Варина против Дерини неправилен. Я не уверен, что епископы захотят заходить так далеко, даже Арлиан.

Келсон помолчал, думая, что Морган добавит еще что-нибудь, но тот, казалось, закончил.

– Ну, так что же ты предлагаешь? – спросил Келсон нетерпеливо. – Фракция Арлиана предлагает нам свою помощь, а у нас не такое блестящее положение, чтобы он нее отказываться.

Морган опустил глаза. Ему очень не хотелось напоминать Келсону о причинах своих колебаний. Если молодой король будет поддерживать его и Дункана, то отлучение и Интердикт обрушатся на весь Гвинед, тогда и восставшие епископы не смогут помочь ему. Он не может…

– Морган, я жду…

– Простите меня, сэр, но вам не следует спрашивать у меня совета по этому вопросу. Я не могу допустить, чтобы вы рисковали своим положением, общаясь с теми, кто…

– Прекрати! – прошипел Келсон, хватая Моргана за руку и глядя ему в глаза. – Мы еще не получили от Курии официального уведомления о твоем отлучении. И пока не получим – и даже, если получим – я не желаю лишаться такого слуги, как ты из-за глупости архиепископов. Ну, Морган, черт побери! Ты должен делать то, что я тебе скажу! Ты мне нужен!

Морган удивленно замолчал при такой вспышке гнева молодого короля. Ему на мгновение показалось, что перед ним Брион – король, распекающий непослушного пажа.

Он проглотил слюну и опустил глаза.

Морган внезапно понял, что в своем эгоизме, приступе жалости к себе он чуть не оставил Келсона на произвол судьбы, лицом к лицу со страшной опасностью. Он также понял, что Келсон хорошо видит надвигающуюся опасность и готов встретить ее.