Ольга Ларионова - КЛЕТЧАТЫЙ ТАПИР

– Ух, как заложил, др-раконий потрох, – сорвалось у Шэда. – Простите. А растворителя у меня нет, так что прилетите на Новую чумазой,

– Перебьюсь.

– Вы-то что дергаетесь? Эксперимент на нашей совести.

– А я – не с вами?

Шэд смутился. Варвара машинально терла щеку, и внутри нее что-то опускалось. «Можете задержаться там…»

– Скажите, Шэд, а на кой лях я вам вообще нужна?

– Ну, Варенька…

– Без «ну» и без «Варенька». Не терплю. Отвечайте, как есть.

– Ну, а уж коли «как есть», то сами видели – ситуации у нас, как говаривали в старину, сплошь и рядом «не штатные». Тут нужна одновременная оценка с самых различных позиций. А у нас разброса почти нет, сами видите, какие мы одинаковые. Посему не раз уже приходили к выводу, что не худо бы заполучить в отряд женщину и ребенка. Для полноты спектра, так сказать, экспертных оценок. И тут – вы… То и другое в одном лице. Только…

– Что – только? – спросила Варвара, чтобы уничтожить даже следы сомнения.

– Только одно и другое – не в равных степенях… Смотрите, встречный!

Базовый вертолет, захлебываясь оборотами винта, проходил метрах в ста. «Борт стратегов, борт стратегов, медицинская помощь не требуется?» – тихонечко заверещала пуговка среднедистанционного фона, пришпиленная к лацкану Шэда.

– Спасибо, справились. Новая к нашему приему готова?

Пуговка несколько секунд оскорбленно молчала, потом, уже затихая, донесся голос, в котором Варвара наконец-то узнала Параскива: «Новая-то готова…»

Шэд безнадежно махнул рукой. Всегда так: издалека кажется, что можно было действовать и оперативнее, и результативнее.

– Минут через семь-восемь сядем, – предупредил он. Варвара машинально подняла руку, чтобы стряхнуть с себя копоть, и остановилась: комбинезон был испещрен бурыми прочерками, словно она попала под ржавый дождь. Вот как. «Грязь к нашему не пристает…» А это была не грязь – кровь.

– Возьмите-ка, – проговорил Шэд, отцепляя пуговку фона и пришлепывая ее на лацкан Варваре. – Работает от теплоты дыхания.

От его движения бурые шелушинки вместе с чешуйками сажи посыпались на пол. Кремовая похрустывающая поверхность куртки засияла девственной чистотой.

– Дайте-ка… – Он по-хозяйски взял девушку за плечо, повернул к себе и бесцеремонно принялся счищать все остальное.

Сусанин спал беспокойно, подпрыгивая, точно его жалили, и продавливая гамак поджарым задом. Киб, качавший его, все время сбивался с ритма. Варвара вылезала из шезлонга, подбегала, бесшумно переступая босыми ногами, поправляла свешивающиеся руки, окутанные облаком пены. Увязая каблуками в мелколистной горной травке, подбиралась Кони, заглядывала осторожненько, чтобы не разбудить, и, конечно, будила – у Сусанина на нее был особый нюх. Тогда начинались препирательства, начальник биосектора жаждал вступить в свои права на новой территории, а Кони увещевала его совсем по-старушечьи, со всеми немыслимыми для нее «ладушками» и «сон – лучшее лекарство».

Сон ему действительно был необходим: кроме ожогов, Сусанин основательно отравился, наглотавшись дыма со всем букетом испарений из горящего кузова. С химическими воздействиями справиться было легко, но среди горевшего были и биоактивные препараты, так что Сусанина скрутил целый клубок разномастных аллергий.

Пилоту-механику, отлеживающемуся в палате со множественными переломами и не склонному к гамакам, досталось от пожара меньше, но тоже хватило. За больными неусыпно следили не меньше дюжины врачей – к счастью, дистанционно, – два киба и медбрат Дориан. Каким образом среди участников экспедиции обнаружилось столько людей с медицинскими дипломами, оставалось только гадать. И уже совсем непонятно, на каких правах тут существовала Варвара. Она просто осталась и все. Кормила, помогала при перевязках. Она знала, что, когда смывают защитное покрытие, начинается боль – словно прорывается все, накопившееся за целые сутки. А снимать надо, потому что сквозь тончайшую пленочку регенопластика проникнуть внутрь не может ничто, но вот наружу постоянно выбрасываются частицы отмершей клетчатки, прикрытая напылением грязь и вообще все постороннее. Все это надо было ежедневно удалять, и проще простого было бы на это время давать общий наркоз, но к любому виду искусственного сна у Сусанина возникла непоколебимая ненависть. Он предпочитал мучиться, но не спать. Когда грузная, но легкая на руку Манук Серазиан (как только теперь выяснилось – старший ординатор базового госпиталя) начинала неприятную процедуру, Сусанин покрывался гнедым крапом – аллергия на нервной почве – и замолкал. Едва Манук удалялась, он отыскивал глазами Варвару и принимался ругаться.

Варвара, скинувшая свое форменное кремовое великолепие и облачившаяся в белый халатик, сидела с ногами в шезлонге и плела травяной поясок. Каждый залп брани обычно начинался в сослагательно-безличной форме:

– Силы небесные, ну чтоб отсюда унесло всех этих милосердных и сочувствующих!

Он устремлял свои рысьи глазки в просвет между деревьями, к которым был привешен гамак, отыскивая по-осеннему бледное, но еще теплое небо. Здесь, в долине, вообще было теплее, чем на побережье. «Совсем другие у него глаза, когда он не щурится, – меланхолично думала Варвара. – А ведь пожалуй, совершенно такие же, как у меня. Никогда не замечала».

Сусанинские экзерсисы уплывали стороной, не задевая ее.

– Медиков развели, доброхотов больничных – до Луны цепочкой не перевешаешь… На космодроме кто? Кто с телятами?

– Половина наших людей там, да еще стратеги. Они не то что с телятами, они… они с сиренами морскими управятся.

Но это невинное воспоминание привело Сусанина в бешенство:

– Купили тебя на дежурную байку! Как дурочку… «Кончайте лазать в аварийный люк, выносите даму через центральный шлюз!»

Варвара вспыхнула впервые за все эти дни. Но Сусанин уже переключился на другое:

– Осел я, осел! Засадить всех летяг в первую машину – это ж надо было соображать!

– Надо было по тревоге остановиться и прикрыться защитным полем, – наставительно заметила Варвара, только чтобы хоть что-нибудь ответить, и это окончательно взбесило Сусанина.

– А вы ее объявили, эту тревогу? У меня рация на приеме без передыха, и от вас – ни черта всю дорогу!

– Как – ничего?.. – осторожно переспросила девушка. – Тревогу приняли и здесь, и на космодроме.

– Ни одна машина ни черта не слышала. Что мы, оглохли? Ну, тучу заметили, поздно, правда, но на кой ляд нам в тучи всматриваться? Полем прикрылись, но поле-то машину бережет, а не дорогу! У нас под носом как резануло – грунт из-под колес вон, машина как белое облачко парит, вся в защите, как в пене, я кричу: «Выбрасывайся!» – а куда выбросишься, если защита и дверцы заблокированы? Консервная банка…