Стивен Кинг - Воспламеняющая взглядом

(НАЗАД!)

Но она уже обуздывала стихию, постепенно усмиряла ее. Прежде это было невозможно – стихия угомонилась бы не раньше, чем произвела намеченные разрушения. Сейчас она научилась как-то сдерживать эту силу... да только сила с тех пор выросла неизмеримо!

Ее лихорадило.

– Чего тебе еще надо? – спросила она, понижая голос. – Почему ты не даешь нам уйти?

Испуганно, на высокой ноте заржала лошадь. Чарли нетрудно было понять, что с ней там творится.

– Кому придет в голову, что можно дать вам уйти, – сказал Рэйнберд все так же тихо. – Даже твоему отцу, думаю, не придет. Ты опасна, Чарли. И ты это знаешь. Если мы дадим тебе уйти, завтра тебя захватят агенты какой-нибудь другой стороны. Я не шучу, можешь быть уверена.

– Я не виновата! – крикнула она.

– Оно конечно, – раздумчиво сказал Рэйнберд. – Не виновата. Только это все фигня. Я не думаю об этом факторе-зет. И никогда не думал. Я думаю о тебе одной, Чарли.

– Все ты врешь! – пронзительно крикнула она. – Ты обманывал меня, притворялся, что ты...

Она остановилась. Рэйнберд одним махом перелез через ряд тюков и уселся на край сеновала, свесив ноги. На коленях у него лежал пистолет. Его лицо выплыло на нее, как выщербленная луна.

– Разве я врал тебе? Нет. Просто я переиначивал правду. И делал это, чтобы спасти тебя, Чарли.

– Нагло врешь! – прошептала она и с ужасом почувствовала, как ей хочется ему поверить. Глаза щипало от подступивших слез. Она слишком устала, и ей очень хотелось поверить ему, поверить в то, что она ему действительно небезразлична.

– Ты отказывалась участвовать в тестах, – продолжал Рэйнберд. – Твой отец тоже. Как по-твоему, чем бы кончилось? Думаешь, они бросились бы извиняться: «Ах, это недоразумение»... и выпустили вас на волю? Ты же видела их в деле, Чарли. Видела, как они ранили этого Мэндерса. Они вырывали ногти у твоей матери, а потом они ее у...

– Хватит! – страдальчески закричала она. Неусмиренная стихия вновь напомнила о себе, угрожающе подступив к самому краю.

– Не хватит, – сказал он. – Пора тебе узнать правду. Я сдвинул тебя с мертвой точки. Я заставил их плясать вокруг тебя. Ты думаешь, расстарался, потому что это моя работа? С...тобой я хотел на мою работу. И на всех этих... Кэпа, Хокстеттера, Пиншо, Джулза, что привел тебя... Все они дерьмо.

Она, как загипнотизированная, смотрела на зависшее над ней лицо. Сегодня его глаз не был закрыт повязкой, и этот щелевидный с извивами провал казался напоминанием о каком-то ночном кошмаре.

– Я не соврал тебе про это. – Он поднес руку к лицу. Его пальцы легко, почти любовно ощупывали шрамы на подбородке, до мяса содранную щеку, выжженную глазницу. – Да, я переиначил правду. Не было ни ямы в земле, ни конговцев. Меня оприходовали свои. Потому что они были такое же дерьмо, как эти.

Чарли не понимала, не могла вникнуть, о чем он. Голова у нее шла кругом. Разве он не знает, что стоит ей захотеть, и он превратится в хрустящий хлебец?

– Но все это дело десятое, – сказал он. – Все, кроме нас с тобой. Между нами должна быть ясность. Полная ясность. Больше ничего. Чарли.

Внутренний голос подсказывал ей, что он говорит правду, – но за его словами лежит еще другая, скрытая правда. То, чего он не договаривал.

– Поднимись ко мне, – сказал он, – и мы здесь все обсудим. Это был своего рода гипноз. И отчасти телепатия. Она ведь догадывалась о той, скрытой правде, однако ноги сами несли ее к лестнице, что вела на сеновал. Нет, не о каких-то там обсуждениях он ей сейчас говорил. Он говорил о том, что надо разом со всем покончить. С сомнениями, горечью, страхом... с искушением зажигать костры один другого больше, пока не случитс непоправимое. При всем безумии, при всей своей извращенности, слова этого человека убеждали ее в том, что он ей предан, предан как никто. И... да, это правда, в глубине души она желала этого. Желала конца и освобождения.

И поэтому она шла к лестнице и уже взялась за перекладину, когда раздался голос отца.

– Чарли? – позвал он, и чары разрушились.

Она выпустила перекладину; внезапно все увиделось с ужасающей ясностью. Она повернулась: отец стоял в проеме. Первая мысль

(как ты потолстел, папа!) пронеслась в мозгу так быстро, что на не успела отдать себе в этом отчет. Толстый, худой – какая разница, она узнала бы его с закрытыми газами; любовь к нему брызнула живой водой – и вмиг рассеялись чары Рэйнберда, точно колдовской туман. И стало яснее ясного: что бы ни значил Джон для нее, для ее отца он означал одно – смерть.

– Папочка, – закричала она. – Не входи сюда!

Гримаса досады исказила лицо Рэйнберда. Пистолет, только что лежавший на коленях, уже был нацелен в силуэт, возникший в дверном проеме.

– Боюсь, что уже поздно, – сказал он.

Рядом с отцом стоял мужчина. «Это тот, кого называют Кэпом», – подумала она. Он стоял неподвижно, плечи опущены, точно перебиты кости.

– Войдите, – велел Рэйнберд, и Энди вошел. – Остановитесь. Энди остановился. Кэп, держась чуть сзади, также продвинулся вперед, словно был на привязи. Глаза Кэпа с беспокойством обшаривали темные углы.

– Я знаю, что ты можешь это сделать. – Голос Рэйнберда зазвучал непринужденно, почти насмешливо. – И твой отец, кстати, тоже кое-что может. Но учтите, мистер Макги... Энди. Могу я звать вас Энди?

– Как вам будет угодно, – ответил тот. Голос его был спокоен.

– Так вот, Энди, если вы попытаетесь пустить в ход свои способности, я продержусь ровно столько, сколько нужно, чтобы застрелись вашу дочь. А если ты, Чарли, пустишь в ход свои, – кто знает, чем это кончится.

Чарли подбежала к отцу. Она уткнулась в его пиджак, почувствовал щекой рубчатую ткань.

– Папа, папочка, – прошептала она срывающимся голосом.

– Здравствуй, мышонок, – сказал он гладя ее по голове. Он прижал ее к себе, потом поднял глаза на Рэйнберда. Вот и сбылся сон об одноглазом пирате, тем более что Рэйнберд сидел на краю сеновала, точно матрос на мачте. – И что теперь? – спросил пн Рэйнберда. Он понимал, что тот, пожалуй, сумеет продержать их под дулом писголета, пока не подоспеет подмога, за которой побежал мужчина в фуфайке, но что-то подсказывало ему – не этого хочет Рэйнберд.

Его вопрос остался без ответа.

– Чарли! – позвал Рэйнберд.

Она вздрогнула в объятиях отца, но не обернулась.

– Чарли, – снова позвал он – мягко и вместе требовательно. – Помотри на меня, Чарли.

Медленно, неохотно она обернулась и посмотрела.

– Поднимись сюда, – сказал он, – ты ведь уже собиралась подняться. Все остается в силе. Мы решим наши дела, и все будет кончено.

– Боюсь, что это невозможно, – достаточно вежливо заметил Энди. – Мы уходим.

– Иди, Чарли, – не отступал Рэйнберд, – иначе я сейчас прострелю голову твоему отцу. Ты можешь сжечь меня, но на спуск я нажму раньше, будь уверена.