Сергей Лукьяненко - Звездная тень

миру. Значит – ты наш. Нет!Да. Твое отрицание лишь подтверждает факт. Тебе неприятно лишь то, что

Родина, а не Земля, обладает большим могуществом. Это единственное, чтомешает тебе принять наш путь развития. Мысли не лгут, Петр Хрумов. Я молчал – если можно сказать это о сне.

Еще одно, будущий друг. Ты считаешь, что я скован ограничениями. Что ясчитаю окружающее игрой воображения – и потому не проявляю свободы воли. Да...

Это не так. Мир – действительно игра моего воображения. Ты не можешьдоказать мне обратного. Значит – это так. На этом мы закончим общение. Почему?

Мы приближаемся к той точке пространства, где расположена одна из

планет Тени. Первая планета, которой достигли разведчики Родины. Дальше ты

можешь действовать так, как считаешь нужным. Во благо Родины. И во благоЗемли… Меня выбросило из сна. Толчком, ударом – будто компьютер корабля,

натешившись общением, отвесил мне хороший ментальный пинок.

Судорожно вдохнув полной грудью – все это время я почти и не дышал, дернувшись в кресле, я попытался собраться с мыслями.

Во-первых… уже приближаемся?

Вряд ли я проспал бы так долго сам по себе. Видимо, корабль, как и во время путешествия к Родине, счел нужным погрузить меня – да и всех остальных пассажиров, в сон.

И за время этого сна хорошенько порылся в моих мыслях.

А во-вторых…

Нет, это вообще что-то неслыханное! Компьютер, страдающий субъективным идеализмом! «Существую лишь я, все остальное – мои мысли»!

Если, конечно, мне не снился сон… Нет, это не было сном. Куалькуа!

Я захохотал. В соседнем кресле заворочался и поднял голову Данилов. Недоуменно посмотрел на меня.

Хватит с меня такого! Два существа подряд, вторгающиеся в мое сознание – это уже слишком!

Я не вторгаюсь. Я наблюдаю. Для нашей расы давно уже нет необходимости

в активной деятельности – она не принесет ничего нового. Единственное, что

мы себе позволяем, это помогать всем – всем без исключения расам – в

распространении во Вселенной. Это оказалось ценой развития – разница между

действием и бездействием практически стерлась. Ситуация с компьютерами

Геометров несколько иная и имеет лишь внешнее сходство с нашим поведением.

Они ограничены заданными извне правилами, но считают эти барьерысобственным решением. – Так что же тогда,– я не заметил, как заговорил вслух,– все едино?

Жесткие барьеры, в рамках которых корабли Геометров считают себя разумными,

и безграничная свобода – которая стерла для вас потребность в

активности – результат один?

Теперь на меня смотрели все. Проснулась Маша. Рептилоид вышел из транса, в котором решал абстрактные загадки мироздания.

Все едино. Что тебе не нравится, Петр? Ведь в конце концов все сводится

к свободе. К свободе познания, к свободе развития. Если свободадостигнута – пусть даже в тюремных застенках, что в том плохого? – Тогда не стоит жить,– сказал я.

– Петр! Что с тобой? – резко окликнул меня Данилов. А это ты решай для себя сам. Неужели ты действительно надеешься, чтобудущее человечества – лишь сегодняшний день, протянувшийся в вечность?

– Не знаю…

Данилов, явно отнеся ответ к своему вопросу, переглянулся с Машей. У тебя будет время решить… – Что происходит, Петя? – голосом деда спросил рептилоид.

– Компьютер… компьютер корабля,– я посмотрел на него.– Он заговорил со мной. Ему известно, кто я.

– И что дальше? – тельце рептилоида дернулось. Счетчик перехватил контроль, и я увидел, как чешуйчатая лапка потянулась к пульту.

– Не надо, Карел! Он позволил нам действовать!

– Почему?

Да откуда мне знать, почему? Из-за осколков души Римера в моем разуме?Из-за возможной пользы Родине? Машина могла и лгать – не-друзьям необязательно говорить правду…

Запинаясь, я пересказал свой короткий разговор. Разумеется, не упоминая о беседе с куалькуа. Счетчик покачал треугольной головой:

– Я не ожидал таких необычных последствий… от простого обучения тебя языку Геометров.

– Что ты дал мне, Карел?

– Язык. Память корабля Римера.

– И больше ничего?

Счетчик и впрямь хорошо нас понимал.

– Я не уверен в реальности того, что вы называете душой, Петр. И уж тем более – в своей способности ее переносить из тела в тело.

– Может быть, хватит? – неожиданно вмешалась Маша.– Мне представляется важным только результат… нас не привезут под конвоем в этот твой… санаторий «Свежий ветер». Сдохнем мы, вероятно, более необычным образом.

Я коснулся терминала. Корабль соблюдал правила игры и не вступал без этого в контакт, единственное исключение – не в счет.

Борт-партнер, когда мы выходим в обычное пространство? Мы находимся в обычном пространстве три с половиной минуты. Планета Тени – она далеко?

Мы выходим на орбиту.

Что ни говори, а отсутствие перегрузок имело и свои минусы. Это опасно? Нет.

Нас не атакуют? Планеты Тени не охраняются. Чего-то я не понимал! Если Геометры так боялись Тени… мне

представлялось все, что угодно, но только не мирная цивилизация.

– Ребята, мы уже на месте,– тихо сказал я.

– В Ядре? – Данилов покачал головой, будто заранее отвергая ответ.

– Да.

Мне казалось, что я его понимаю. Так, как мог понять только пилот.

В нашей работе всегда было слишком много искусства. От хрупких бипланов, от первых реактивных истребителей до «Союзов» и «Буранов» – на долю пилота доставалось то, на что не способны никакие механизмы. Не только риск, не только интуиция, не только мастерство – требовалось еще и сжиться с машиной. Чувствовать ее, как собственное тело. Беречь, а если надо, то и не щадить – как самого себя.

В кораблях Геометров, по сути, был лишь один пилот – сам корабль. Я мог отдавать команды через терминал, намечать путь, требовать и решать.

Но не пилотировать.

Весь наш полет был похоронами собственной профессии. Сможет ли Данилов снова сесть за пульт «Волхва» – помня, как легко скаут Геометров протащил нас через полгалактики?

А я – смогу ли? Борт-партнер, обеспечь обзор. Полная видимость?

Да.

Я не сразу понял, что имеет в виду корабль. В мой первый полет, да и при побеге с Родины, изображение появлялось на двух маленьких экранах. Ну и тот случай, когда я видел пространство всеми датчиками корабля… тяжелое ощущение, слишком непривычное.

Оказывается, был еще один вариант.

Весь купол кабины начал темнеть. Вместо ровного мягкого света вспыхнули тысячи искр – тонущих во тьме искр. Мириады искр. Не чернота космоса с огоньками звезд – сплошное разноцветное сияние, с лоскутками тьмы. Вся верхняя часть корабля превратилась в сплошной экран.

– Боже…

Кажется, это Маша. Или Данилов. Или Карел. Слух отказал, я не узнаю голосов, не чувствую интонаций.