Кэролайн Черри - Угасающее солнце: Шонджир

В Игре был порог, за которым лежал страх, и те, кто играл, знали наверняка, что пощады не будет. Об этом можно было на некоторое время забыть, пока темп был под силу, и лишь потом осознать, что это всерьез и что темп увеличивается. Страх поражал нервы, и Игра растворялась в боли.

«Играй, – посоветовал ему Ньюн, – чтобы заслужить жизнь. Бросай свою жизнь, кел'ен, и лови ее в свои руки.»

Он слушал и понял наконец, почему мри испытывает огромное наслаждение от этой игры.

И он впервые познал своего рода безумие, которое позволяло мри не только выжить, но и наслаждаться чудовищными ощущениями прыжков, в которых корабль бросал себя с кажущейся беспорядочностью от звезды к звезде.

Они прыгали еще дважды, и Дункан спокойно ждал, когда прозвенит тревога и начнется растворение. Он наблюдал за мри, зная, о чем думает стоящий перед ним кел'ен… зная, как расслабиться и бросить себя без остатка в ритм Игры, чтобы последовать за кораблем и не бояться.

Дикий смех охватил его, когда они выходили из второго прыжка: в планетарной разведке его учили, как _в_ы_ж_и_т_ь_, но то, как это происходило в Игре, было чем-то совершенно чуждым – беззаботное безумие, в котором и состояло мужество мри.

Кел'ен.

Он что-то потерял, нечто, чем дорожил когда-то; и так же, как и тогда, когда он швырнул в забвение все остальное, что прежде принадлежало ему, чувство утраты было смутным и отдаленным.

Ньюн молча смотрел на него оценивающим взглядом, и Стэн встретил этот взгляд прямо, все еще не в силах избавиться от мыслей об утрате. Один из дусов, малыш, обнюхал его руку. Стэн отдернул ее, отвернувшись под укоризненным взглядом Ньюна, и пошел в свой угол – поступь его была твердой, хотя чувства отказывались поверить в это.

Он не был тем, кого отправлял Ставрос.

Он сел на свое убогое ложе и взглянул на календарь, который он начал выцарапывать и который забросил. Прошлое больше не имело значения; важно было лишь то, что теперь у него будет достаточно времени, чтобы он действительно мог забыть.

Забыть письменность, забыть человеческую речь, забыть Кесрит. В его прошлом имелись пробелы, да и в настоящем их тоже хватало – взять хотя бы те ужасные и заполненные лихорадкой часы; а иногда его память выкидывала фокусы и почище – Стэн вспоминал какие-то вещи, которые казались слишком странными в этом корабле, в этом долгом путешествии.

Мрак, о котором говорил Ньюн, начал проглатывать это, ибо в нем не существовало меры, и направления, и причины.

Тем же самым куском металла, которым делал отметки, Дункан затер их, уничтожив записи.

Дни складывались в месяцы. Дункан проводил их, тщательно соблюдая распорядок, разбирая узлы машин, которые не нуждались в этом, и вновь собирая их – лишь бы быть занятым… играл в шон'ай, если Ньюн соглашался; запоминал бессмысленные цепочки имен и постоянно твердил про себя на хол'эйри слова, которым он недавно научился, занимая руки игрой узлов, которой Ньюн научил его, или на камбузе, или еще каким-нибудь занятием, которое пришло ему в этот момент в голову.

Он научился обязательной для келов работе по металлу; научился вырезать – сделал из пластика глуповатую фигурку дуса, и сначала не знал, что с ней теперь делать; но потом ему пришла в голову неожиданная мысль.

– Отдай его госпоже, – сказал он, когда дус, как ему показалось, стал вполне похож на настоящего; и сунул фигурку в руки Ньюна.

Мри, казалось, расстроился.

– Я попробую, – пробормотал он со странной серьезностью, и сразу же поднялся, и пошел, как будто просьба Дункана была делом огромной важности.

Он вернулся не скоро, и устроился на полу, и поставил маленькую фигурку дуса между ними на циновку.

– Она не приняла, кел Дункан.

Никакого оправдания отказа госпожи; Ньюн не мог извиняться за приговор Мелеин. Стало ясно, почему Ньюн не хотел даже попытаться взять подарок для нее, и через мгновение лицо Дункана вспыхнуло. Он не одел вуаль, но угрюмо смотрел вниз, на отвергнутую нескладную маленькую фигурку.

– Ну что ж, – сказал он, пожав плечами.

– Бу'айна'эйнейн… ты вторгся, – сказал Ньюн.

«Дерзкий», – перевел Дункан, по-прежнему заливаясь краской.

– Еще не время, – сказал Ньюн.

– А когда придет время? – резко спросил Дункан, слыша мягкий вздох мри. Ньюн закрыл лицо вуалью, обидевшись, и поднялся.

Брошенная маленькая фигурка лежала там два дня, пока Ньюн, коснувшись Стэна, негромко спросил, может ли он взять ее.

Дункан пожал плечами.

– Бери, – сказал он, радуясь, что может наконец избавиться от нее.

Та исчезла в складках внутренней мантии Ньюна. Ньюн поднялся и вышел из каюты. Дусы двинулись следом и вернулись, и, обеспокоенные, вышли снова.

В главном коридоре проходила незримая граница. Дункан знал места, куда он может пройти внутри корабля, а куда – нет, и не пытался нарушить запрет. Он был отстранен не от работ по кораблю, а, главным образом, от общества Мелеин; Ньюн входил и выходил оттуда, но Стэн не мог.

Сейчас Дункан, подгоняемый человеческим упрямством, решил посмотреть, куда же Ньюн ушел с фигуркой; шаги Стэна постепенно замедлялись и наконец замерли в коридоре, который он не видел целую вечность: дойдя до его поворота, Дункан даже представить себе не мог, что осмелится зайти так далеко – и теперь, оказавшись здесь, успокоился и задумался.

Лампы вокруг были выключены, и в воздухе чувствовался слабый запах мускуса, который фильтры не уничтожали полностью. Огромная коричневая тень, и рядом с ней – вторая, сидели в тени перед открытой дверью: дусы – значит, Ньюн здесь, – подумал он.

Земляне отличались упорством; но и мри тоже было свое собственное упорство, которому научился и Стэн, и которое он уважал в Ньюне.

Дело было в том, что, позови он мри, тот не отзовется.

Но и мри можно было заставить.

Молча, почтительный к барьеру, Дункан подоткнул мантию между колен и, скрестив ноги, опустился на пол – ждать. Дусы, казавшиеся тенями у далекого дверного проема, стояли и нервно втягивали носами воздух, навязывая ему свою неуверенность. Дункан не хотел идти у них на поводу. Он не двигался. Через некоторое время малыш прошел половину пути и лег, глядя на него, опустив голову между массивными лапами. Когда Стэн остался спокоен, дус снова поднялся и прошел оставшуюся половину пути, и, в конце концов, против воли Дункана, подошел и обнюхал его ногу.

– Яй! – упрекнул его негромко Дункан. Дус улегся и, едва коснувшись Стэна, вздохнул.

И в дверном проеме появилась более черная тень, посверкивавшая здесь и там металлом.

Ньюн.

Мри остановился, ожидая. Дункан поднялся на ноги и настороженно замер рядом с границей.

В длительных беседах с Ньюном нужды не было – мри уже заметил Стэна, и, поразмыслив, поманил его пальцем.