Михаил Кликин - Идеальный враг

Ночью хуже всего.

Днем полегче.

Днем не так сильно хочется спать, как ночью.

И все равно боюсь, что вырублюсь.

Если я засну, то вряд ли уже проснусь.

Весь лагерь в курсе того, что происходит. Следят с интересом. Заключают пари. Кто-то на моей стороне, кто-то на стороне Клопа.

Пути назад нет.

Хотя бы часик поспать!

Сказать бы друзьям, чтоб посторожили меня, и завалиться.

Но нельзя. Скорее всего уберечь меня спящего они не смогут. Это против правил. Им не позволят за меня вступиться.

“Двое разбираются, третий не мешай!” – так здесь говорят.

Весь лагерь ждет, кто свалится первым, или кто первым сдастся. Они не потерпят нечестной игры.

Для них это игра.

Я не могу надеяться на друзей.

И Клоп не может надеяться на своих товарищей,

Им всем интересно.

Клоп ждет. Смотрит на меня. Глаза красные, опухшие. На виске шрам – это я его. Он давно бы бросился на меня, да только знает, что в единоборстве я его одолею. Потому и ждет, когда я засну. Звереныш.

Может, кинуться сейчас на него? Тогда все кончится.

Нет, не могу. И дело не в том, что мне помешают. Просто я не смогу его убить.

Доже если он уснет.

Я на него не сержусь.

Я устал.

Павел сидел на полу в пяти шагах от поникшего, безостановочно зевающего Клопа и разминал тазобедренные суставы. Он никогда столько не упражнялся, как за последние три дня. Движение позволяло не заснуть. Особенно, если оно было сопряжено с болью.

– Привет! – Кто-то остановился рядом.

Павел поднял глаза, не сразу узнал нависающего над ним гороподобного человека. Когда узнал, просто кивнул и опустил голову, хотя по правилам Черной Зоны он должен был хотя бы подняться.

– Я поставил на тебя, – сказал подошедший толстяк, словно не заметив нарушения субординации.

Почему– то все, кто поставил на Павла, обязательно ему об этом докладывали. Наверное, думали, что это ему поможет.

Павел промолчал.

– Черный Феликс тоже поставил на тебя. – Толстяк Че любил поговорить, даже если на него не обращали внимания. – Он в тебя верит. Я тоже. Знаешь почему?

Павлу это было безразлично.

– Потому что в тебе есть стержень, – сказал Че. – В тебе есть дух. Понимаешь?

Павел не понимал.

– Ты знаешь, как меня зовут? Конечно же, знаешь. Меня зовут Че. Как того парня, пытавшегося перевернуть мир. Он плохо кончил, но ведь его помнят до сих пор. Догадываешься, о ком я?…

Павел был не в состоянии о чем-то догадываться. Он выворачивал себе ногу. Он боролся со сном.

– Мне нравятся люди твоего типа, – сказал толстяк. – Молчаливые, сильные духом. Из тебя получился бы талантливый революционер. Ты ведь русский? Из вас всегда получались хорошие революционеры и никудышные вожди.

Павел не стал это оспаривать.

– Догадываешься, зачем я пришел?… – Че, обернувшись, махнул рукой. К нему тотчас подскочил кто-то из штрафников. Получив команду найти стул покрепче, он кивнул и исчез. Вернулся через несколько секунд, с двумя табуретами, сиденья которых были обтянуты кожей. Че, облегченно вздохнув, опустил на них свой зад. Сказал, почесав обритый затылок: – Я и сам не могу сказать, что мне от тебя надо. Просто решил посмотреть на тебя поближе. Поговорить. Мне нужны люди. Если ты мне подойдешь, я возьму тебя к себе.

– Зачем? – Павел встряхнул головой, ладонями потер лицо.

– Ага! – Толстые губы Че разошлись в улыбке, открыв мелкие редкие зубы. – Заинтересовался? Наверное, ты мне не поверишь. Никто не верит в дело, которое я замышляю. Они считают меня странным. Ты слышал об этом?

Павел полагал, что добрая половина здешних заключенных с тараканами в голове, но он не стал делиться с собеседником своими подозрениями.

– Знаешь, за что меня сюда упекли? – Че любил задавать риторические вопросы. – За мои убеждения. Я не считаю демократию благом. Я считаю, что демократия – это гигантский обман.

Павлу стало казаться, что все с ним сейчас происходящее – галлюцинация, сон, бред. Он ущипнул себя и не почувствовал боли. Поднес руку ко рту, впился зубами в мякоть большого пальца.

Че с интересом следил за его действиями. И продолжал свой монолог:

– Разве может у власти стоять человек, который до выборов к политике не имел никакого отношения? А у нас так и получается: Германией сейчас управляет нефтепромышленник, в Испании у власти находится медиамагнат. А в Америке… – Че махнул рукой. – Как так можно? Почему они управляют народами, не имея должного образования и, быть может, способностей? Власть должна принадлежать профессионалам. Политик – это такая же специальность, как врач, как космолетчик. Ты же не захочешь, чтобы тебя оперировал космолетчик, и не захочешь, чтобы твой корабль вел медик. А в политике только так и получается. Еще мой отец возмущался этим. А я придумал, как все должно быть…

Павел отвлекся, заметив, что Клоп слез со своего лежака и, покачиваясь, направился в туалет.

– …политиков нужно специально готовить, их надо обучать, а потом назначать на должности в соответствии с их успехами в учебе…

Павел поднялся, наблюдая за Клопом.

– Ты меня не слушаешь, – огорчился Че.

– Слушаю, – сказал Павел. – Неужели тебя посадили за эту галиматью?

– Ну, не совсем… – Че вздохнул. – Я ведь служил в Гвардии. Тогда во мне было ровно девяносто килограмм и ни капли жира. Это здесь я… – Он снова вздохнул и погладил живот. – В Гвардии никто меня не слушал. Надо мной посмеивались, мои идеи никто не воспринимал всерьез. И тогда я решил привлечь к себе внимание… Ты слушаешь меня?…

Клоп вышел из-за занавески. Голова его была мокрая, словно он сунул ее в унитаз и спустил воду. Скорей всего, так оно и было. Медленно он проследовал на свое место, глядя только себе под ноги, обогнув стороной Павла и Че.

– Да, слушаю… – Павел зевнул так, что скулы свело.

– Я решил привлечь к себе внимание. И знаешь, что я хотел для этого сделать? Я надумал убить президента!

– Какого президента? – механически переспросил Павел.

– Соединенных Штатов! – Че вроде бы даже обиделся на такой глупый вопрос. – У меня были все возможности для этого. Мы были расквартированы в сотне километров от Вашингтона, у меня был доступ к оружию и транспортным средствам. Я разработал детальный план. Я приготовил речь, с которой должен быть выступить перед камерами телевидения. Я должен был объяснить людям всю несправедливость демократии!… – Че выдержал драматическую паузу.

– Ну? – Павел не стал его разочаровывать. – И что же произошло?

– Я не сумел добраться до президента! Я пристрелил пятерых охранников, а потом меня обездвижили. И знаешь, что самое обидное?