Харуки Мураками - Дэнс, дэнс, дэнс

– А ты классно готовишь! – с интересом заметила Юки.

– Да нет, не классно. Просто выполняю то, что нужно, старательно и с любовью. Уже этого достаточно, чтобы получалось что-нибудь необычное. Смотря какую позицию сразу занять. Если делаешь что-нибудь старательно и с любовью – до какой-то степени заставляешь и других это полюбить. Если стараешься жить легко и уютно – до какой-то степени так и живешь. Легко и уютно.

– А с какой-то степени уже бесполезно?

– А с какой-то степени – уже как повезет, – сказал я.

– Здорово ты умеешь вгонять людей в депрессию, – покачала она головой. – А еще взрослый!

Мы убрали со стола в четыре руки, вышли из отеля и отправились шататься по авеню Калакауа. Вся улица галдела и только начинала зажигать ночные огни. Мы заглядывали в лавчонки и магазинчики, сменявшие друг друга в хаотическом беспорядке, что-то примеряли, к чему-то приценивались, слонялись по улице и разглядывали прохожих. И наконец устроили привал в особо людном месте – пляжном баре отеля “Ройял Гавайан”. Я заказал себе “пинья-коладу”, попросил для Юки фруктовый сок. И подумал: вот, наверно, именно такую “ночную жизнь больших городов” и не переносит наш приятель Дик Норт. Я же – переношу, и довольно неплохо.

– Ну, и как тебе мама? – спросила Юки.

– Если честно – я плохо понимаю людей при первой встрече, – ответил я, хорошенько подумав. – Обычно мне нужно время, чтобы все обдумать и сделать о человеке какие-то выводы. Такой уж я тугодум...

– Но ведь ты разозлился, так?

– Да ну?

– Ну да. У тебя же на лице все написано.

– Ну, может быть... – сдался я. И, посмотрев на море, отхлебнул “пинья-колады”. – Раз на лице написано – может, и правда разозлился немного.

– На что?

– На то, что ни один из людей, которые должны за тебя отвечать, делать этого, похоже, не собирается... Хотя злился я, конечно, зря. Никаких полномочий на злость мне никто не давал, да и тут уже злись не злись – все равно никакого толку.

Юки взяла с тарелки соленый крендель, откусила от него и захрумкала.

– Ну вот. Никто не знает, что делать. Все говорят: “нужно что-то делать”, но что именно – не понимает никто. Так, что ли?

– Выходит, что так... Никто не понимает.

– А ты понимаешь?

– Я думаю, нужно подождать, пока намеки не примут реальную форму, а потом уже что-то предпринимать. Ну, то есть...

Несколько секунд Юки задумчиво теребила рукава футболки, пытаясь понять, что же я сказал. Но, похоже, не получилось.

– Это что значит?

– Это значит: надо ждать, вот и все, – пояснил я. – Терпеливо ждать, пока не наступит нужный момент. Не пытаться менять ничего силой, а смотреть, куда все течет само. Глядя на все беспристрастно . И тогда можно будет естественно понять, что делать... Но для этого все слишком заняты. Все слишком талантливы, слишком заняты своими делами. И слишком мало интересуются кем-то, кроме себя, чтобы думать о беспристрастности.

Юки подперла щеку ладонью и свободной рукой стала смахивать крошки от кренделя с розовой скатерти. За соседним столиком пожилая американская пара – он в пестрой гавайке “алоха”, она в платье “муму” ему в тон 60– потягивала из огромных бокалов разноцветные тропические коктейли. Оба выглядели совершенно счастливыми. В глубине садика девица в точно таком же “муму” исполняла на электрооргане “Song for You”. Пела неважно – но хотя бы в том, что это “Song for You”, сомневаться не приходилось. По всему садику меж деревьев мерцали газовые светильники в форме факелов. Песня закончилась, два-три человека из сидевших за столиками вокруг лениво похлопали. Юки схватила мой бокал и отхлебнула “пинья-колады”.

– Вкусно, – сказала она.

– Предложение принято! – объявил я. – Два голоса за “вкусно”.

Она уставилась на меня и какое-то время разглядывала с очень серьезным видом.

– Что ты за человек? Никак не пойму, – сказала она наконец. – С одной стороны – абсолютно нормальный. С другой стороны – явно какие-то отклонения в психике.

– Абсолютная нормальность – уже само по себе отклонение в психике. Так что живи спокойно и не забивай себе этим голову, – парировал я. И, подозвав устрашающеприветливую на вид официантку, заказал еще “пинья-колады”. Покачивая бедрами при ходьбе, та принесла заказ практически сразу, вписала в счет и растворилась, оставив после себя улыбку прямо-таки чеширских масштабов.

– Ну, и все-таки – что же мне делать? – спросила Юки.

– Твоя мать хочет видеться с тобой чаще, – ответил я. – Зачем, почему – это мне не известно. Это уже дело вашей семьи, да и сама она – человек особенный. Но если в двух словах – наверно, ей хотелось бы выйти за рамки отношений “мать и дочь”, из-за которых у вас сплошные раздоры, и просто с тобой подружиться.

– По-моему, одному человеку подружиться с другим человеком ужасно непросто .

– Принято, – согласился я. – Два голоса за “непросто”.

Юки положила локти на стол и поглядела куда-то сквозь меня.

– И что ты об этом думаешь? Ну, об этом ее желании.

– Дело не в том, что об этом думаю я. Дело в том, что об этом думаешь ты. И говорить тут не о чем. Например, ты можешь думать: “Еще чего захотела!” А можешь, наоборот, считать это “конструктивной точкой зрения, над которой стоит поразмыслить”. Что выбрать – решай сама. Торопиться некуда. Подумай как следует, а потом реши что-нибудь.

Подпирая щеки ладонями, она кивнула. У стойки бара заливисто хохотали. Девица-органистка вернулась к своему микрофону и томно зашептала вступление к “Blue Hawaii” 61. “Ночь молода – как ты, как я. Пойдем же со мной, пока на море луна...”

– У нас с ней все так ужасно было, – сказала Юки. – До самой поездки в Саппоро, просто кошмар. А тут еще эта проблема, как кость в горле – ходить мне в школу или не ходить... В общем, мы почти не разговаривали. Друг на друга почти не глядели, очень долго... Потому что такие, как мама, не способны мыслить по-человечески! Болтает, что в голову взбредет, и тут же забывает, что сказала. Говорит все всерьез, только уже через минуту ничего не помнит! А иногда ее вдруг прошибает – и она вспоминает о своих материнских обязанностях. Это меня в ней бесит больше всего!..

– Но все же? – вставил я. Вставлять в ее речь союзы – единственное, что мне оставалось.

– Но все же... Конечно... Все-таки она особенная и интересная. Как мать – совершенно безалаберная, и этим она всегда меня обижала, но… В то же время чем-то – не знаю, чем – постоянно притягивала. Совсем не так, как папа. Я не знаю, почему. Только все равно... Даже если она сама скажет “давай подружимся”, – у нас ведь силы совсем-совсем разные! Я – ребенок, а она такая взрослая, сильная... Это же любому ясно, правда? Но как раз этого мама не понимает. И потому – даже если она правда хочет, чтобы мы подружились, даже если старается изо всех сил – все равно меня обижает... Вот, даже когда мы в Саппоро были. Сделает что-нибудь, чтобы со мною сблизиться. Я, понятно, тоже делаю шаг навстречу. Я ведь тоже стараюсь как могу, честное слово... А она тут же – раз! – и в сторону отворачивается. Голова уже чем-то другим занята, обо мне и не помнит. Вся жизнь у нее – то так, то эдак, с какой ноги встанет. – Юки сердитым щелчком отправила крошку кренделя со скатерти на песок. – Взяла меня с собой в Саппоро. Ну и что? Как будто это что-нибудь изменило! Сразу же забыла, что меня с собой привезла, и уехала в своё Катманду. О том, что меня в чужом городе бросила, не вспоминала три дня. И ведь даже не понимает, как больно мне делает. Я ведь, на самом деле, ее люблю... Да, наверное, люблю. И, наверное, подружиться с ней было бы здорово. Только я не хочу, чтобы она вертела мной, как ей вздумается... Хватит! Больше я этого терпеть не собираюсь.