Карсон Маккалерс - Сердце – одинокий охотник

А может, если выгорит с пианино, тогда еще ничего? Может, скоро ей повезет? А не то все без толку – и ее любовь к музыке, и ее планы на будущее, которые она Напридумывала там, в своей внутренней комнате. А надо, чтобы в этом был хоть какой-то толк, – не то зачем все вообще? Нет, толк есть, есть, есть! Толк есть.

Ладно!

Хорошо!

Какой-то толк все равно есть.

Ночь

Повсюду царит покой. Биф вытирал лицо и руки, а ветерок позвякивал стеклянными подвесками маленькой японской пагоды у него на столе. Биф только что проснулся и выкурил свою ночную сигару. Он вспомнил Блаунта и подумал, далеко ли тот успел уйти. На полке в ванной стояла цветочная вода, и он мазнул пробкой по вискам. Насвистывая старинную песенку, он стал спускаться по узкой лестнице вниз, и обрывки мотива эхом отдавались у него за спиной.

Луису полагалось бы дежурить за стойкой. Но он куда-то смотался, и в ресторане было пусто. В открытую дверь видна безлюдная улица. Часы на стене показывают без семнадцати минут полночь. Радио не выключено, передают беседу о политическом кризисе из-за захвата Гитлером Данцига. Биф пошел на кухню и застал Луиса спящим в кресле. Парень снял туфли и расстегнул верхнюю пуговку брюк. Голова его упала на грудь. Длинное мокрое пятно от слюны на рубашке показывало, что спит он давно. Руки свисали на пол, и он чудом не свалился с кресла ничком. Спит он крепко, не стоит его будить. Ночь обещает быть спокойной.

Биф на цыпочках прошел к полке, где стояла корзина с форзицией и два кувшина со срезанными цинниями. Он понес цветы к витрине и достал оттуда обернутые в целлофан тарелки с дежурными блюдами. Его тошнило от еды. А свежие летние цветы на витрине будут выглядеть красиво. Зажмурив глаза, он соображал, как получше там все расставить. Подстелет веточки форзиции – зеленые, прохладные на вид. На них поставит красный глиняный горшок с яркими цинниями. И ничего больше. Биф принялся украшать витрину. Среди цветов попалась одна необычная цинния – с шестью бронзовыми лепестками и двумя красными. Он долго разглядывал эту диковину и отложил ее, чтобы засушить. С витриной наконец было покончено, и, выйдя на улицу, он полюбовался делом своих рук. Нескладные стебли он слегка пригнул, чтобы цветы стояли в воде вольно, непринужденно. Вид портил электрический свет, но, когда солнце взойдет, витрина будет выглядеть прекрасно. Просто художественно.

Черное звездное небо низко висело над землей. Биф прошелся по тротуару и на ходу рантом туфли сшиб в канаву апельсиновую корку. В конце следующего квартала стояли, держась под руки, двое мужчин – издалека они казались совсем маленькими. Больше никого не было видно. Его кафе было единственным заведением на всей улице, которое было открыто и освещено.

А зачем? Зачем он держит ресторан открытым всю ночь, когда все в городе закрыто? Ему часто задавали этот вопрос, и он затруднялся ответить. Не из жадности. Правда, иногда заходила какая-нибудь компания выпить пива, съесть глазунью и оставляла пять-десять долларов. Но это случалось редко. Чаще люди приходили по одному, заказывали мало, а сидели подолгу. Иногда по ночам, между полуночью и пятью утра, в ресторане не бывало ни одного посетителя. Нет, выгоды тут никакой, это ясно.

И все-таки он ни за что не станет закрывать кафе на ночь, пока оно принадлежит ему. Ночь – самое важное время. Со многими он бы так и не познакомился в другие часы. Одни постоянно заходят сюда ночью, несколько раз в неделю. Ну а другие случайно зашли разок, выпили кока-колы и больше не возвращались.

Биф, скрестив на груди руки, придержал шаг; В дуге света от уличного фонаря тень его казалась угловатой и черной. Его захватило мирное молчание ночи. Это часы отдыха и размышлений. Может, поэтому он и оставался внизу, а не спал. Кинув последний взгляд на пустынную улицу, он вошел в дверь.

Голос по радио продолжал толковать о кризисе. Вентиляторы на потолке, мерно жужжа, успокаивали нервы. Из кухни доносился храп Луиса. Биф вдруг вспомнил о бедном Вилли и решил послать ему на днях бутылку виски. Потом он принялся решать кроссворд в газете. В центре – портрет женщины, которую надо назвать. Он узнал ее и вписал в первые квадратики имя: Мона Лиза; вниз шел синоним слова «банкир» на «м», из шести букв. Меняла. Второе слово по горизонтали начиналось на «е» и должно было означать «приторность». Елейность. Ему быстро надоело подыскивать слова. В жизни хватает головоломок и без этого. Он сложил и убрал газету. Займется ею попозже.

Биф взял в руки циннию, положил на ладонь и повернул к свету. Теперь цветок уже не казался ему таким необычным. Не стоит его сохранять. Он стал гадать, обрывая мягкие яркие лепестки; на последний выпало слово «любит». Кого? Кого ему теперь любить? Никого в отдельности. И любого порядочного человека, который войдет сюда с улицы посидеть часок и выпить. Но никого в отдельности. Он испытал, что такое любовь, а теперь с этим покончено: Алиса, Маделайн и Жип. Баста! Конец. Лучше ему от этого или хуже? Выиграл он или проиграл? Это как посмотреть.

И Мик. Та, которая последние месяцы странно владела его сердцем. Что же, и с этой любовью покончено? Да. И ей пришел конец. Сегодня под вечер Мик зашла сюда съесть пломбир и выпить чего-нибудь холодного. Она стала старше. Ее грубоватые, детские замашки почти пропали. Вместо этого появился какой-то аристократизм, изящество – в чем, даже трудно определить. Серьги, позвякиванье браслетов, новая манера класть ногу на ногу и оттягивать подол, прикрывая колени. Он наблюдал за ней, испытывая теперь уже только нежность. Былое чувство прошло. Эта любовь целый год так странно томила его. Он сотни раз удивлялся ей и не находил разгадки. А теперь она кончилась, как летние цветы в сентябре. Больше у него нет никого.

Биф постучал по носу указательным пальцем. По радио что-то говорили на иностранном языке. Ему трудно было определить, немец это, француз или испанец. Но в голосе этом звучала судьба. У него даже мурашки по спине побежали. Когда он выключил радио, тишина стала мертвой, нерушимой. Он почувствовал ночь за окном. И его одолело такое чувство одиночества, что у него даже перехватило дыхание. Слишком поздно звонить по телефону Люсиль, чтобы поговорить о Бэби. Да и посетителя в такой час нечего ждать. Он подошел к двери и поглядел в обе стороны улицы. Повсюду пусто и темно.

– Луис! – позвал он. – Луис, ты спишь?

Никакого ответа. Он поставил локти на стойку и подпер голову руками. Его темная, заросшая щетиной челюсть задвигалась, и лоб хмурился все больше и больше.

Ребус. Вопрос, который въелся ему в душу и не давал покоя. Загадка Сингера и тех, остальных. Прошло больше года, как это началось. Больше года с того дня, когда Блаунт появился Здесь во время первого большого запоя и встретил немого. С тех пор, как Мик стала повсюду ходить за ним следом. Но вот уже месяц, как Сингер умер и похоронен. А загадка все мучает Бифа. Во всем этом было нечто неестественное, это было похоже на непристойную шутку. Когда он думал об этом, ему становилось не по себе и даже как-то жутковато.