Кристина Гептинг - Сестренка

– Послушайте, Алиса! Альбертик ко мне ходит третий год. Со ста семнадцати он похудел до восьмидести двух кило. Но вы же понимаете, что для его роста, прости господи, 168 см – это все равно много. Понимаете?

– Вообще, каждый человек сам решает, много это для него или не много.

Я жестом подзываю Альбертика – экскурсовода из местного музея: лысеющего толстячка, который решил похудеть, «чтобы не умереть от рака толстой кишки, как папа».

– Расскажи, как я тебя унижаю, – обращаюсь к нему. – И, главное, почему.

– А девушка не в курсе? – удивляется Альбертик. – Я худею. Много лет пытался. И понял: единственное, что мне помогает, когда меня в зале обзывают, унижают, даже немного… немного физически наказывают… А почему я должен этого стесняться? Что я такой, в зале все знают. Я даже прошу, чтобы на ресепшне со мной здоровались «Привет, жирная свинья!». Правда, там вежливые девочки – отказываются. Я Юлечку иногда прошу ударить меня. Ну так, слегонца. Эффект очень хороший.

– Его тело – его дело, – развожу я руками.

– А у вас-то внутри ничего не переворачивается от такого, как бы помягче сказать, вербального насилия? – изумляется Алиса.

– Нет, – коротко отвечаю я, хотя могла бы говорить долго: когда тебя унижают в четыре года, в десять, в четырнадцать, в семнадцать – каждый день и совершенно без причины, эти слова произносишь, будто ничего не значащие междометия.

– Во время наших занятий попрошу со мной разговаривать уважительно, – цедит Алиса каждое слово, словно через силу.

– Все для вас, – отвечаю я в том же тоне. – Мы ж обслуживающий персонал.

Я говорю ей то же, что и всем. Что если не откорректирует питание и продолжит каждый день есть макароны и печенье, а по выходным – чипсы с пивом и пиццу, то толку от занятий будет немного. Более того – сахар продолжит расти. Про холестерин вовсе молчу.

Она вздыхает и что-то шепчет про свое безволие.

– Вы же психолог, – ехидно замечаю я.

– Еда меня радует, – говорит Алиса. – Вообще, я ни от чего не получаю столько удовольствия, как от еды.

– То же самое, – отвечаю я. – Но я себя контролирую. Постоянно.

– Наказываете себя?

– Это вы себя наказываете, – позволяю я себе дерзость. – А еще свою задницу. Ну, и сердце с сосудами, конечно.

– Эй, я не Альбертик. Со мной так разговаривать не стоит.

– Прошу прощения, – приходится извиняться перед «золотой» клиенткой. – У меня день не задался. Мне надо за три дня новую съемную квартиру найти. Ту, в которой я жила, продают. Представляете, моюсь сегодня в душе, и вдруг целая делегация заходит: хозяйка квартиры, агент и покупатели. А меня даже не предупредили. И хрен знает, куда деваться.

– Вообще, я живу одна в квартире, большая двушка. Правда, девять животных еще… Если хотите, можете временно пожить у меня.

Напрягаюсь: с чего это такой альтруизм? Мы едва знакомы, да и вряд ли можно сказать, что сильно симпатизируем друг другу.

Кроме того, я не очень хочу жить с человеком, который позволяет себе в шесть вечера есть шаверму, вероятно, вперемешку с шерстью, но энергии на поиск другого жилья у меня нет. И я соглашаюсь. В конце концов, свалю сразу же, как найду подходящую квартиру.

«15 мая отмечают День семьи. У нас в России мало кто знает о таком празднике, а в нашем военном городке и вовсе – почти никто, как выяснила я при работе над этой темой. Но это не значит, что у нас нет счастливых и крепких семей. Об одной из них я сегодня расскажу.

Семья Криницыных обосновалась у нас недавно. Главу семьи, майора Константина Антоновича Криницына, и его семью – жену Нелли Владимировну и детей – десятиклассника Юру и шестиклассницу Юлю – военный городок встретил радушно.

– Это наше девятое место службы, если я правильно посчитала, – признается скромная и немногословная Нелли.

Не удивлена, что она говорит не „место службы мужа“, а „наше“. Супруга военного, да и вообще истинная спутница жизни всегда скажет не „я“, а „мы“.

Константин Антонович – человек общительный, настоящая душа компании и немного балагур – говорит, что, несмотря на то что служение Родине – главное в жизни, семья значит для него очень многое.

– Семья – это тыл, – рассуждает он. – Если бы не семья, было бы очень тяжело. Быт – на жене. На ней все держится, можно сказать. А дети – это надежда на будущее.

Дети Криницыных учатся неплохо. Это отмечали во всех школах, в которых пришлось поучиться ребятам. К переездам уже привыкли. Везде находят себе занятия по душе.

– Я увлекаюсь самбо. Еще люблю посидеть за компьютером. Но это просто хобби, программистом я быть не хочу. Пойду по стопам отца. Думаю, что у меня получится стать военным, – рассказывает Юра.

А вот Юля пока не решила, кем хочет стать в будущем. Она увлекается танцами.

– Я очень хочу тоже заниматься единоборствами, как мой брат, но родители против этого, – признается Юля. – В каждом новом месте службы я занимаюсь танцами. То народными, то современными – смотря какие преподают в каждом Доме культуры. Мне кажется, что нет ничего плохого, если девочка будет хорошо драться, но родители говорят, что готовят меня к другому…

Несмотря на то что в этой семье бывают разногласия (а у кого они не случаются), здесь умеют их разрешать.

– Стараемся слушаться папу и не расстраивать маму, – коротко формулирует Юля главный принцип.

– Я очень рад, что у меня именно такая семья. Всегда хотел и сына, и дочку, – говорит Константин Антонович.

– Я – человек верующий и стараюсь, чтобы атмосфера в семье была мирной и спокойной, – отмечает Нелли Владимировна.

Посидев с этой замечательной семьей за чаем, я убедилась, что именно на таких ячейках общества и держится наша страна. Даже жаль было покидать эту гавань спокойствия».

– Зачем ты хранишь эту статью? – спрашивает Алиса.

– Не знаю, может быть, потому, что мне нравится представлять себе, что на самом деле все было именно так, как тут написано. Семья же – главное в жизни. Наверное.

– Ничего подобного, – возражает Алиса. – Главное в жизни – это ты сам.

Мне нравится эта мысль, и я согласно киваю.

Путь к полному доверию начался с рожающей собаки.

– Наверно, сегодня родит. Она какая-то вялая, – говорила Алиса неделю назад.

– Не, ну сегодня точно родит. Она явно нервничает, – заявляла вчера.

– Видишь, как необычно ведет себя, – сказала Алиса этим вечером, и действительно, Тефтеля, сначала пытавшаяся уединиться в укромном уголке, затем начала рыть ламинат.

Пока у Тефтели продолжались схватки, я сгрызла все ногти. Невозможно было видеть ее выступающие соски, раскрытую пасть с высохшим языком, глаза, подернутые поволокой страдания. У меня в отличие от Алисы не было опыта собачьего акушерства, поэтому я просто причитала рядом: