Андрей Смирнов - Итальянский роман

Моё мнение об итальянцах, человечестве в целом, горах, пешеходном туризме, а равно и о самом себе – ухудшается прямо на глазах. И столь же стремительно начинает темнеть. Прихожу к выводу, что идти куда-то искать ночлег – уже совсем не вариант. Принимаю стратегическое решение возвращаться на Альта Вию, раз уж я от неё в двух шагах, ложиться спать, а дальше разбираться уже утром. Что и делаю.

Вокруг тропы ни одного ровного клочка земли, заросли колючего кустарника и тучи пребольно кусающихся слепней. Или ещё какой-то дряни в этом роде. Единственным местом, пригодным для того, чтобы расстелить спальный мешок, оказывается крыша очередного дота.

Сижу в темноте на бетонном парапете господствующей над долиной огневой точки. Курю, вяло отмахиваюсь от слепней. Парадоксальным образом умудряюсь страдать одновременно от духоты и от холода. Далеко внизу уютно светятся окна домов. Очень хочется есть и почему-то ещё пулемёт.

Мартовским днём 1796 года в гавань итальянского города Ницца заплыл небольшой корабль. С корабля сошёл господин лет двадцати семи, не красавец, но и не дурной наружности. Облачён он был в мундир генерала вооружённых сил революционной Французской республики. Сидевшие на берегу итальянцы сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к международному положению, чем к прибывшему господину.

– Вишь ты, такой молоденький, а уже генерал! Как думаете, побьют великие державы французов али не побьют?

– Побьют.

– А может, не побьют? Жалко ж ведь. Во Франции сейчас хорошо, там свобода, там равенство. Вот бы и нам так. А то не страна у нас, а прям карусель получается: испанцы придут – завоёвывают, австрийцы придут – завоёвывают… Ну куды итальянцу податься? Может, не побьют всё ж французов?

– Не побьют, – вмешался в беседу свежеприехавший генерал. – У меня есть план. Пункт первый: победить всех врагов. Пункт второй: освободить Италию из-под гнёта иностранного владычества. Пункт третий: там видно будет.

К столь наполеоновским планам итальянцы поначалу отнеслись скептически. Откуда ж им было знать, на что способен юный генерал Бонапарт? Австрийских оккупантов его таланты тоже застали врасплох. Опомнились они, лишь обнаружив, что Наполеон гоняет их в хвост и в гриву по всему северу Апеннинского полуострова. Итальянцев же это воодушевило настолько, что символом национального объединения и возрождения они единодушно избрали французский триколор. Только поменяли голубое его поле на зелёное, в знак того, что свобода – это хорошо, но и об экологии не мешает подумать. Дебютировал новый флаг в качестве боевого знамени состоявшего из этнических итальянцев Ломбардского легиона. Так Наполеон стал отцом вооружённых сил современной Италии. Отцом не только молодым, но и заботливым. Заметив, что солдаты его по горам бегать притомились, он премировал их всех путёвками в Египет, где лично водил на экскурсии и рассказывал, сколько именно веков назад были построены пирамиды.

Пока Наполеон был занят созданием современной египтологии, в одну из апрельских ночей 1799 года итальянцы обнаружили, что через Альпийский горный забор к ним на двор Паданской равнины лезут какие-то мрачные бородатые люди.

– Держи воров! – закричали итальянцы. – К оружию, граждане, к оружию!

– Спокойно, итальянцы, я Суворов! – сказал Александр Васильевич Суворов.

Строго говоря, император Всероссийский Павел Первый отправил его в Европу с миссией не слишком благородной: задушить Великую французскую революцию. А вместе с ней – и надежды на создание итальянского национального государства. Однако симпатичный Суворов итальянцам очень понравился. За оружие они не взялись, а вместо этого с умилением наблюдали, как русско-австрийские войска под его руководством колошматят врио Наполеона маршала Моро. По окончании же торжественной порки французов – с почестями принимали Суворова в Милане и Турине, всем своим видом выражая горячее желание немножко пожить под русской оккупацией. Когда полгода спустя князь Италийский – такой титул пожаловал Суворову Павел за тот поход – начал перелезать обратно через Альпы, итальянцы ещё долго махали ему вслед платочками. Вот только утерев невольные слезы расставания, они обнаружили, что оккупация вокруг них образовалась опять австрийская.

В довершение всех бед из Египта вернулся Наполеон. За время отпуска он загорел и стал императором Франции. А посему, как и подобало в ту эпоху всякому уважающему себя монарху, сразу же приступил к новому разделу Италии, для чего первым делом выгнал из неё австрийцев. Затем распилил Апеннинский полуостров на три части. Одну из них присоединил к Франции. Правил там французский император, то есть Наполеон. Во второй правил король Италии, которым стал Наполеон. В третьей правил маршал Мюрат, которым, в общем-то, тоже был Наполеон.

– Ваше Многостаночное Величество, – удивились итальянцы, – но ведь вы же обещали освободить Италию из-под гнёта иностранной оккупации!..

– Ну да, всё верно, – отвечал Наполеон на чистейшем итальянском языке. – Я корсиканец, Корсика исторически – это Италия, следовательно, я – итальянец. Значит, оккупация моя вовсе не иностранная, а вполне себе отечественная.

Тут-то итальянцы впервые на французов и обиделись. К оккупациям им было не привыкать, но вот отдавать во Францию Корсику и особенно Ниццу было почему-то жалко. Что-то итальянцам подсказывало: на сей раз дело затянется надолго. Обиделись они настолько, что втайне от французов начали выращивать Джузеппе Гарибальди.

Едва Гарибальди достаточно подрос и вошёл в силу, как сразу же закричал:

– Наполеон, выходи! Буду от тебя Италию освобождать.

– А Наполеона нет, он умер. Теперь я за него, – сказал Наполеон. – Только я другой Наполеон, Наполеон Третий. И освобождать от меня ничего не требуется. После того как дядя мой, Наполеон Настоящий, в Россию неудачно съездил, в Италии случилась Реставрация и теперь тут разных королевств и герцогств как блох на собаках нерезаных. И всем австрийцы заправляют. Кстати, хочешь, я вам, итальянцам, помогу их выгнать и создать собственное всамделишнее государство?

Гарибальди по наивности и доброте душевной ему поверил, и в 1859 году они вместе пошли воевать за независимость Италии. Беда в том, что Наполеон действительно оказался не тот. Только под ногами путался и порывался сепаратные переговоры с австрийцами вести. А потом под шумок и вновь вернувшуюся было к итальянцам Ниццу умыкнул.

Ницца для всех была больным местом. Особенно для Гарибальди, который там родился. Он разозлился, поднял дубину народно-освободительной войны и принялся гвоздить ей направо и налево. Делить Италию в таких условиях стало несподручно. Французы и австрийцы расстроились, но – делать нечего – пошли воевать между собой и со всеми остальными в другом месте. Лишившийся достойного противника Гарибальди заскучал и тоже поехал во Францию, дабы помочь французам Наполеона Ненастоящего прогнать и уже окончательно утвердить республиканскую форму правления.