Кэти Макгэрри - Скажи, что будешь помнить

– Нравится работать на отца? Слышал, тебя привлекают, и ты даже с речами выступаешь от его имени.

Она тянет в сторону розовые губы, и это движение воплощает само совершенство.

– И кто тут кого преследует в Фейсбуке?

Она права. Побывав у нее дома, я зашел в библиотеку и постарался узнать как можно больше об Элль.

– Так тебе нравится?

– Следующий вопрос. – В голосе слышится напряжение, и я смотрю ей в лицо. Да, не нравится, но она делает, что должно. В этом я прекрасно ее понимаю.

– А если скажешь, что не хочешь?

– Не могу. У них связаны со мной некоторые ожидания, и я обязана оправдать их. Такая вот работа, часть меня самой. По крайней мере, сейчас. Но так будет не всегда. Еще один год, а потом я смогу носить очки постоянно. Главное – пройти этот год без ошибок.

– Носить очки отец не разрешает?

– Был проведен опрос насчет очков, и вроде бы я нравлюсь людям больше без них. Так что в разъездах приходится носить контактные линзы.

– А мне нравятся твои очки.

Элль поворачивает голову в мою сторону.

– Лгунишка.

Я скрещиваю пальцы над сердцем, и по ее губам растекается грустная улыбка.

– Тогда ты один такой. Через несколько минут мне нужно быть в мамином номере. Мне сделают укладку и макияж. Подберут одежду и обувь. Меня сфотографируют, а снимок поместят в Инстаграм. Все мои аккаунты давно ведут другие люди. На следующей неделе мы с мамой идем в салон, где моим волосам придадут нужный оттенок, благодаря которому люди станут воспринимать меня более серьезно. А потом я получу линзы, которые сделают мои голубые глаза еще голубее.

Голубее голубых. В голове у меня сплетается целая цепочка ругательств, вот только ни одно из них нельзя говорить в присутствии Элль.

– Тебе не нужно ничего менять.

Щенок грызет ей пальцы, и она чешет его за ушами.

– Как думаешь, не дать ли ему кличку? Родители ни за что не разрешат взять его домой, а мне до смерти хочется как-то его назвать. Думаю, ему подойдет что-нибудь свирепое, вроде Спайка [2] Колючка ( англ .). или Слейера [3] Укротитель ( англ .). .

Злость толкает меня в спину, как пружина.

– Так тебе это люди говорят? Что ты должна меняться? Чушь.

Пугающий взгляд голубых глаз впивается в меня, и где-то в затылке включается сигнализация, настойчиво предлагающая брать ноги в руки и искать спасения.

– Неужели? Когда мы разговаривали в последний раз, ты вроде бы объяснял, что намерен выполнять все указания моего отца, а теперь, когда я воспользовалась твоим советом, называешь это чушью?

– Тут другое дело.

– Как это?

– Может, ты забыла, но я – преступник. Облажаюсь – загремлю в тюрьму. Еще один второй шанс мне никто не даст, и у меня нет команды, которая бы «подчищала» за мной мои ошибки.

– Это шутка? Насчет ошибок? Я гуляю на ярмарке, и это становится новостью национального масштаба. Мне не позволено делать ошибки. Эта игра называется «Совершенство», и ты заблуждаешься, если считаешь ее легкой. Если я облажаюсь, то пущу под откос карьеру отца и потеряю свой шанс заняться в жизни тем, что мне по-настоящему нравится. А потому не веди себя так, будто под давлением здесь ты один. Таких полно вокруг.

Дрикс смотрит на меня так, словно все мои проблемы смехотворны. В его мире оно, может быть, и так, но моя жизнь тоже важна.

– Не надо, не старайся представить мои тяготы как нечто незначительное. Никто так не делает. Я не вожу дружбу с людьми, которые хотят доказать, что мои цели, мечты и я сама ничтожны и пусты. Этой ерунды мне и дома хватает. Я уж не говорю про газеты и телевизор. Обойдусь и без помощи со стороны.

Я жгу его взглядом, а он не сводит с меня своих темных глаз. Как будто и вправду думает, что я уступлю.

– А чего ты ждешь от меня сейчас, Элль?

– Жду, что ты извинишься. Как я извинялась и буду извиняться перед мамой, когда не права сама или кто-то, за кого я несу ответственность. Это не так трудно, если ты об этом думаешь. Всего одно слово. Два, если хочешь по-настоящему.

В его глазах стальной блеск. Гордость. Это я понимаю, потому что гордость и мой главный грех, но сейчас мне не до всей этой чепухи. И исключений не будет даже для Дрикса. Подбираю щенка, но не успеваю скатиться с кровати, как Дрикс кладет пальцы на мое запястье.

– Не уходи.

Пульс отзывается на его прикосновение, но я стараюсь сохранять хладнокровие.

– Это не извинение.

Он поглаживает мое запястье большим пальцем, и на нем появляются мурашки.

– Может, и не извинение, но я все равно прошу тебя остаться.

Мне хочется остаться. Хочется, чтобы меня просили об этом, и это даже важнее извинения. Его взгляд смягчается – так он просит прощения, и я сдаюсь, остаюсь на кровати и не позволяю щенку перебежать к Дриксу. Предатель.

– Ты всегда, когда злишься, выпускаешь рога, или приберегаешь это для меня? – Дрикс тоже вытягивается.

Губы расползаются в улыбке, за что я готова возненавидеть себя.

– Похоже, только для тебя.

– Могла бы предупредить об опасности кровопотери от твоих рогов. В следующий раз захвачу аптечку. Может, иголку с нитками для порезов поглубже.

И вслед за этим убийственный удар по моей гордости.

– Извини, что вышел из себя. Что не помог. – Я замечаю, что по-настоящему он своей вины так и не признал. – И не хочу, чтобы ты извинялась перед кем бы то ни было за то, какая ты. Никогда этого не делай.

Открываю рот, но ответить не успеваю – Дрикс перебивает.

– Мой отец – музыкант.

Морщу лоб, не вполне понимая, какое-это имеет значение и что с этим делать.

– Он хороший музыкант. Очень хороший. Можно даже сказать, один из лучших.

Щенок трижды обходит сложенное одеяло и, свернувшись комочком, подкатывается под бочок своему спасителю. Я этому только рада – судя по выражению на лице Дрикса, песик нужен ему больше, чем мне.

– Отец знал, что он хорош. Перед моим рождением его хит вышел на первое место в списке «Билборд».

Улыбаюсь:

– Правда? А что за песня?

Дрикс откидывается на подушку и поворачивается лицом ко мне.

– Это важно?

В его глазах боль, и я качаю головой – нет, не важно.

– Ему нравилось быть в центре внимания, пользоваться популярностью. Он чувствовал себя едва ли не богом. Любил получать внимание, бывать на вечеринках. Любил людей, жизнь. Это и давало ему тот кайф, за которым он вечно гонялся. И ради сохранения этого кайфа, ради продолжения этого праздника он был готов на все, мог отказаться от всего, мог кому угодно сделать больно.

Щенок вздрагивает, как будто поймал себя на том, что засыпает, и Дрикс тянет к нему руку. Похоже, каждый из них нуждается сейчас в другом.

– Вот и я стал таким, как мой отец.

Кожу словно покалывает изнутри. Чувство такое, что вот сейчас я узнаю нечто важное. Имеет ли он в виду то плохое в себе, о чем постоянно говорит?