Сергей Могилевцев - Азовский

В начале урока, как обычно, Кеша слегка лишь коснулся темы, – что-то о материках и движении континентов, – а потом сразу же перешел к своим любимым историям. Сегодня он почему-то заговорил о Марусином повороте. Этим поворотом, надо сказать, нам прожужжали все уши. До того всем надоел этот Марусин поворот, что уже и слышать никто не хочет о нем. Так нет же, специально несколько раз в год все классы водят туда и старательно объясняют: вот здесь советская школьница Маруся села в кабину немецкого грузовика, который вез карателей, преследующих партизан. Вот здесь она решительно схватилась за руль немецкой машины, и, жертвуя собой, направила ее в сторону пропасти. Погибла отважная комсомолка Маруся, но и каратели вместе с ней остались в глубоком овраге. Так поклянемся же, дети, у этого Марусиного поворота именем отважной советской девушки. Так будем же любить нашу великую родину, ради которой в боях с захватчиками погибли лучшие ее сыновья. А также дочери. И далее, далее, все в том же духе. Причем по нескольку раз в течение года. Очевидно, они, в своем комсомольском Совете, придумать не могут ничего интереснее, фантазии им не хватает, это уж точно. Ну взяли бы, и провели патриотический сбор у платана, на котором повесили партизанку Снежкову. Хотя, пожалуй, это не подойдет, ведь придется рассказывать обо всем, в том числе и о том, как ее изнасиловали в гестапо. А на это они ни за что не пойдут. Советскую патриотку не могут изнасиловать никогда. Никто и никогда, запомните это, дети, запомните, что советские патриотки отстреливаются до последнего патрона, а потом взрывают себя последней гранатой. Я так и слышу, как торжественно говорит это наш новый директор. От советских патриоток, говорит он, остаются лишь обгоревшие клочки комсомольских билетов. Они не даются врагу ни живыми, ни мертвыми. И дальше начинает долго рассказывать о своей комсомольской юности, пришедшейся на середину двадцатых годов. О раскулачивании. О строительстве Магнитки и Днепрогэса. Хорошо еще, что Кеша у нас не такой!

– Между прочим, – говорит Кеша, – вся эта история с Марусиным поворотом – чистой воды выдумка. Не было никакой Маруси, не было никогда. Все это придумало народное воображение, так всегда бывает после войны, когда возникает множество красивых легенд и историй. Я вам больше скажу: никакой Маруси в том селе вообще не жило. Там жили одни татары, это было горное татарское поселение. Так что логичней поворот этот назвать Тамариным, если на то пошло.

– Но как же так, – подает голос Маркова, – как же так, ведь всем известно про нашу Марусю. Мы и дружину сначала хотели назвать Марусиным именем, но потом все же остановились на Володе Дубинине. Не может быть, ведь и песня сложено про нее, и коленопреклонения каждый год происходят.

– А вот так, – отвечает Кеша, – я сам был в этом горном селе и разговаривал с теми, кто там еще оставался. Сразу же после освобождения города, за месяц до выселения крымских татар.

– Татары были предателями! – подает голос Весна.

– Были они, или не были, это к делу не относится совершенно, – спокойно отвечает ей Кеша. – А только в этом селе во время войны не было ни одного русского человека. Не было поэтому и Маруси, а были одни Тамары, Гульнары и Зейнары. Так что или называйте Тамариным поворотом, или не называйте никак.

– Но как же Тамариным? – возмущается Марков. – Ведь это аполитично, это не соответствует линии нашего государства! Извините, можно мне на минуточку выйти?

– Можно, – кивает ей понимающе Кеша. Он все понимает, но проблемы наших активисток его мало интересуют.

– А можно и мне? – спрашивает у Кеши Весна.

– Можно, можно. Всем, кто желает, можно пойти покурить. – Кеша сегодня в приподнятом настроении, у него заготовлена целая серия всевозможных историй, и все эти возражения наших плаксивых отличниц ему просто мешают. Мне кажется, он зря их недооценивает.

Маркова и Весна демонстративно уходят, аккуратно прикрыв за собой дверь. Побегут, наверное, жаловаться директору, или в комсомольской комнате будут готовить сценарий коленопреклонения у Марусиного поворота. Они эту Марусю Кеше не отдадут ни за что. Они будут цепляться за нее из последних сил. Будут жаловаться, готовить сценарии, сборы и преклонения – они ведь без нее ничего не значат, она им нужна. С ней они самые сильные в классе, с ней они становятся похожими на героев гражданской войны, на юных подпольщиц, которых можно убить, но нельзя изнасиловать. Потому что изнасиловать советскую патриотку не удавалось еще никакому врагу.

– А что, история со Снежковой тоже кем-то придумана? – спрашивает у Кеши Жора Бесстрахов.

Жора в классе среди ребят занимает совершенно особое место. Он – хозяин гарема из Марковой, Весны и еще двух-трех таких же плаксивых девиц, в том числе и Лены Рыбальчик. Вы, конечно же, сразу порядочно удивитесь, и будете бесконечно правы, ибо представить в гареме Маркову, или, того нелепей, Весну, затея совершенно пустая. В этом, однако, и состоит соль фокуса: наши отличницы таким образом маскируются под обычных нормальных школьниц, за которыми обязательно кто-то ухаживает. Бесстрахов же в общих глазах предстает эдаким суперменом, которому ничего не стоит соблазнить любую девчонку. На самом же деле настоящие супермены совсем не такие, и женщин соблазняют отнюдь не высокие красавчики с прилизанной челкой и нежнейшим румянцем на впалых щеках, сидящие за партой так неестественно прямо, что кажется, будто в спине у них закреплен металлический прут. Я расскажу, пожалуй, об одном настоящем соблазнителе женщин, но не сейчас, а немного попозже. Сейчас же, глядя на безукоризненную выправку неподвижно застывшего Жоры, я неожиданно представляю себе наших отличниц, которые снимают с Жоры штаны, расстегивают рубашку, развязывают шнурки на ботинках, а потом, словно большую и блестящую куклу, купают в глубоком корыте и водят вокруг него веселые хороводы. После чего Жора становится еще более прямым, прилизанным и краснощеким. Вот, собственно, весь секрет школьного гарема нашего Жоры. Я даже не удивлюсь, если узнаю, что во время своих ежедневных встреч Жора с подругами проводит тайные комсомольские совещания, что-то вроде революционных маевок, в конце которых, страшной клятвой поклявшись о верности социалистическим идеалам, Жора наматывает своим подружкам на шею побольше бинтов, а они кирпичом натирают его побледневшие от усталости щеки. После чего, спев какой-нибудь «Интернационал», или, на худой конец, «Варшавянку», они, бросая друг на друга томные взоры, расходятся под ручку домой.

– Неужели Снежкову тоже кто-то придумал? – спрашивает опять у Кеши Бесстрахов. – Я что-то не могу в это поверить.