Лидия Реттиева - Игра

Сегодня Красимир Банев был явно чем-то расстроен или озадачен. Его проницательный взгляд был направлен мимо меня, мне никак не удавалось, как я ни пыталась, перехватить взгляд его темно-серых глаз. Что-то случилось, подумала я, когда мы последовали к таможенным воротам.

– Я вижу, вы в советах не нуждаетесь. Это хорошо. А ведь есть люди, которым необходим совет со стороны. Маленький толчок служит к действию, – сказал он, и, как мне показалось, его лицо помрачнело. После недолгого молчания он добавил: – Хорошо, если это направлено на хорошее дело. Но чей-то совет – мнение – толчок могут столкнуть и в пропасть… Последовала долгая пауза. Не знаю, о чем думал этот человек и почему так изменчиво было его настроение.

– А у вас, я уверен, все сложится. Съездите, в разговорах с окружающими там вас людьми вы наверняка что-то узнаете. Проскользнет, непременно проскользнет что-то, за что можно будет ухватиться. Тем более что в денежном выражении эта поездка вам ничего стоить не будет.

Эта его последняя фраза рассмешила меня. Заметив в моих глазах смешок, он добавил:

– Вы взяли на себя очень большую ответственность. Но, очевидно, это свойственная вам черта характера. Женщина вы умная. Надеюсь, разберетесь.

Его лицо было и грустным и виноватым, недовольным и сочувствующим одновременно. За эту палитру чувств я была ему безмерно благодарна. Но я упорно молчала, как чем-то недовольный подросток, тупо ковыряя носком сапога полированный каменный пол зала ожидания. Если бы Банев знал, как я нуждалась в этот момент в чьем-то совете. Пропустив его впереди себя к движущейся ленте с пальто и портфелем, я подождала, пока его обследуют, что-то у него зазвенело – оказалось, он забыл снять ремень. Так смешно, когда рядом с тобой посторонний мужчина зрелых лет расстегивает ремень на брюках. Но надо отдать ему должное, он выглядел при этом весьма импозантно.

В салоне самолета он привычными движениями помог мне снять пальто в узком проходе между креслами. Не дожидаясь, пока подойдет стюардесса, ловко убрал в шкафчик над головами мою дорожную сумку и свою сумку-портфель, какая обычно бывает у странствующих дипломатов или чиновников из Брюсселя. Пропустив меня в кресло возле иллюминатора, он устроился рядом; кресла узкие, и он слегка задевал меня своим плечом.

Время от времени я чувствовала, что он поглядывает на меня, словно хочет что-то сказать или спросить. Самолет вырулил на взлетную полосу. Включились двигатели и… мой спутник (мне очень понравилось, как он пообещал себя мне в спутники), повернувшись ко мне, вдруг улыбнулся:

– Летим?

– Угу, – ответила я. И впервые за время нашего знакомства мы улыбнулись друг другу. И как-то очень по-доброму. Смена роли, видимо, подействовала: рядом со мной сидел не какое-то официальное лицо, а просто приятной наружности пожилой мужчина. Не знаю, каким образом мне удалось склонить его на свою сторону, я не помню, после чего, с каких сказанных мною слов, в нем произошла перемена.

Набрав скорость, самолет оторвался от земли и резко взмыл в небо. Грань между последним прикосновением к земле и отрывом от нее по ощущениям почти неопределима, часто даже при взлете приходится посмотреть в иллюминатор, дабы убедиться, что самолет уже в воздухе. Этот миг отрыва настолько короткий – миг и есть, но в нем столько неопределенности, столько разных эмоций. Этот миг – отрыв на долю секунды от действительности. Счастливое мгновение отрыва, момент временного небытия. Это бывает, когда еще ничего не изменилось, но вот-вот изменится. Мгновение, когда еще ничего не произошло, но вот-вот произойдет.

Свершилось. Самолет взмыл в небо, слегка наклонив крыло, развернулся и, постепенно набирая высоту, последовал выбранным курсом в точку назначения. Теперь уже все ясно и понятно.

С этого момента я была ввергнута в водоворот не столько событий, сколько сильных эмоций и ощущений.

Мы, около сорока пассажиров и пять членов экипажа, летели в Хельсинки. Я сидела, потупив взор, чтобы никто не смог прочесть на моем лице детской радости и восхищения, которое я всегда испытываю от ощущения полета. Мой спутник по-своему понял каменное выражение моего лица и спросил:

– Вам плохо?

Я только мотнула головой в ответ, но, не сдержавшись, правда, не размыкая рта, улыбнулась. Увидев мое довольное лицо, он все понял, потому как слегка усмехнулся и произнес на болгарском языке фразу, из которой я поняла, что и ему нравится видеть землю с высоты, но не выше полета орла.

Мне, кстати, тоже неинтересно лететь над глыбами облаков, похожих порой на айсберги в океане или заснеженные вершины гор. Однообразная картина не производит впечатления. Другое дело, когда видишь внизу землю, море, точечки морских судов, невероятных оттенков море, морскую гладь. Перелет из Таллинна в Хельсинки длится менее сорока минут, а чистого времени полета и того меньше, и естественно, что на большую высоту самолет и не выходит, не успевает.

Я глянула на своего спутника, еще раз посмотрела на пассажиров, шумных и веселых, предвкушавших замечательный отдых на южных курортах. Это было заметно по их легкой одежде. И поняла. Этот то, что я уже когда-то видела во сне. Те же ощущения, тот же рисунок событий, что и в моем сне. Здравым смыслом этого не объяснить. Мистика. И это мистическое пугает. Как часто мне в жизни приходилось слышать во сне фразы, которые чуть позже уже наяву звучали из уст виденных мною в своих снах людей. Мистические переживания, о которых я никогда не могла никому рассказать. Ну кто бы мне поверил, что слово в слово было сказано накануне тем же лицом. Только во сне. Больше всего боюсь таких состояний души, которые похожи на те, что уже испытаны мною в ярко запомнившихся сновидениях. Сейчас дежавю налицо. Пугающее чувство повтора. Почему я боюсь его? Почему в первую очередь возникает тревога, что именно в момент повтора что-то произойдет? И потому хочется поскорее вспомнить, что происходило там и каков был исход событий? Этот сон из разряда тех, которые производят сильное воздействие. Он запоминаются своей красочностью, необычностью сюжета, пережитыми сильными ощущениями и глубокими чувствами. Вот так и этот сон, общее впечатление от которого – состояние зыбкости почвы под ногами, страх приближающейся опасности, растерянность, что же там произошло… надо быстрее включить память и вспомнить все подробности и символы этого сна. Кстати, это помогает.

Что-то так дразнило, так искушало своей неопределенностью, что судорогой сводило душу. Я снова глянула на своего спутника, еще раз посмотрела на пассажиров. Несомненно – это то, что я видела во сне. Я судорожно стала вспоминать, чем же закончился тот сон, поскольку это очень важно.