Виктория Ледерман - Первокурсница

Двадцать седьмого вечером удача наконец слегка улыбнулась мне. Я отправилась в кинозал смотреть боевик с Джейсоном Стейтемом, потому что была уверена – Стейтема Геныч ни за что не пропустит. И точно. Прилетел как миленький, сел на два ряда впереди меня вместе со своим соседом по комнате. Я порадовалась, что так хорошо изучила вкусы своего любимого. Предсказуемость – хоть какое-то подспорье в нашей нелегкой работе…

По окончании фильма я набралась смелости – или наглости, что в данной ситуации было равнозначно, и подошла к нему, оттеснив соседа плечом.

– Гена, – застенчиво прочирикала я, потупив для верности взор. – Ты не мог бы зайти на секундочку ко мне в комнату, на третьем этаже…

– Да запросто! – влез сосед, которого никто не спрашивал. – С превеликим удовольствием! И даже не на секундочку, а секундочек на шестьсот.

«Чтоб ты провалился, придурок!» – подумала я, мило улыбаясь и давая понять остряку, что оценила его плоский юмор.

– Зачем? – спросил Геныч.

– Ну ты даешь! – вновь встрял неуемный сосед. – Такая симпатяжка зовет его в свою комнату, а он спрашивает зачем?! Если такой недогадливый, она тебе там, на месте, объяснит.

«Он сейчас мне все испортит, кретин!» – промелькнуло у меня в голове. Геныч настороженно ждал ответа, а сосед продолжал развивать тему, называя меня «красавицей», «розовым бутоном» и «мармеладкой в шоколаде», видимо, в расчете на то, что я передумаю и позову его.

– Понимаешь, Гена, там шпингалет на окне замазан краской. И никак его не повернуть, чтобы закрыть окно плотнее. А из щели очень дует, прямо на кровать. Помоги, пожалуйста. – Я постаралась, чтобы мой голосок прозвучал как можно нежнее, и умоляюще посмотрела ему в глаза.

Сосед захохотал:

– Шпингалет! Ой, мама дорогая!

Пришлось обернуться и послать ему убийственный взгляд. Как ни странно, до него дошло мгновенно.

– Ладно, Генк! – проговорил он, перестав смеяться. – Пошел-ка я на танцы. Закроешь окно, приходи в зал.

И, видя, что друг все еще колеблется, добавил:

– Иди помоги девчонке, замерзнет ведь, простудится! Шагай давай, чего тормозишь? Подумаешь, какой-то шпингалет!

Геныч наконец сдвинулся с места. А я за его спиной благодарно кивнула хамоватому соседу с благородной душой. Тот широко улыбнулся и показал мне большой палец.

Я открыла комнату ключом, впустила Геныча и следом вошла сама. Заперев дверь, я услышала, как он щелкает выключателем в темноте. Щелкай, щелкай, усмехнулась я. Лампочку я вывернула еще перед тем, как отправилась в кино. Не совсем, конечно, а чуть-чуть выкрутила, чтобы не было контакта.

– У тебя и света нет? – недоверчиво спросил он.

– Странно, – сказала я. – Уходила, свет был. Наверно, прямо сейчас лампочка перегорела. На подоконнике где-то свечка была. У тебя спички есть? Или зажигалка?

– Открой дверь, в коридоре светло. Посмотрим, что с твоей лампочкой.

Такое простое решение мне в голову не приходило. Лопухнулась, что и говорить. Не предусмотрела, что голова у парней устроена по-другому и они способны бездумно растоптать любое благое намерение девушки. Я-то намылилась на интим при свечах… И зачем мне, спрашивается, распахнутая дверь и горящая на потолке лампа? Пришлось менять сценарий прямо по ходу действия. Ни слова не говоря, я протянула руки туда, где, по моему расчету, должны были быть его плечи, и, как ни странно, попала сразу. От плеч перебраться к голове тоже не составило труда, и спустя долю секунды я уже целовала его, запустив пальцы в жесткие волосы, упрямые и непокорные, как их хозяин. Я правильно рассчитала: Геныч не протестовал и не пытался вырваться из моих цепких объятий. Наверное, понимал, что будет выглядеть не очень-то по-мужски, если он станет ломаться и отбиваться, как невинная девочка в руках маньяка. Но и особого пыла в его поцелуях я не ощутила. Это было совершенно не то, что я пережила в новогоднюю ночь. Тогда он сам жаждал этого, а теперь просто терпел мои прикосновения.

– Саша! – услышала я напряженный голос Геныча. – Зачем?

– Потому что я тебя люблю! – с отчаяньем прошептала я. – А ты никак не хочешь это понять! Можешь идти, я тебя не держу.

Я отпустила его, прошла в темноте к своей кровати и плюхнулась на нее. Глаза уже практически привыкли, да и у окна было значительно светлей от снега во дворе. Я смогла различить силуэт Геныча, приближающегося ко мне.

– Саш, – немного виновато позвал он, усаживаясь рядом со мной. Может, сожалел о том, что вел себя резковато в последние дни. Да и расстался со мной в школьном буфете не очень ласково.

– Что?

– Честное слово, если бы я был один… Или встретил тебя раньше нее… Я не могу с ней так поступить. Я за нее отвечаю.

– Но ее же здесь нет. Что для нее изменится, если ты сейчас останешься?

– Для меня изменится. Я стану предателем.

– Что? – изумилась я. – Предателем? Но ты свободный человек. У тебя есть право выбора. Разве не так?

– Так. Но я уже выбрал. Прости.

Он ушел, заручившись моим обещанием, что все, что у нас было (если вообще было), закончилось здесь и сейчас. Чтобы никому не причинять неудобств. Чтобы всем было хорошо и легко. И не стыдно смотреть друг другу в глаза.

Я пролежала всю ночь завернувшись в одеяло с головой. Не пошла ни на процедуры, ни на завтрак. С той секунды, как за ним захлопнулась дверь, я не ощущала ничего, кроме едкой, сосущей пустоты внутри. Не было ни желаний, ни чувств, ни мыслей. Я просто лежала с открытыми глазами и смотрела в темноту. Когда немного рассвело и стали видны очертания предметов в комнате, я переключилась на синий расплывшийся штамп на простыне и снова впала в прострацию.

Только к обеду я вновь обрела мыслительную функцию и заставила себя встать.

В столовой я равнодушно похлебала борщ, не ощущая вкуса, и отправилась на прогулку по прилегающей к санаторию зеленой зоне. Я постаралась углубиться как можно дальше в хвойные посадки, чтобы уж точно никого не встретить, ни одной живой души.

Я бродила по аккуратно почищенным дорожкам между громадными, темнеющими из-под снега елями и пыталась понять, зачем я здесь. Возле человека, который не может меня ценить, потому что не тратил на меня ни свое время, ни душевные силы. Я осталась для него посторонней, той, которой можно спокойно пренебречь. Как же я могла забыть простую и от этого еще более значительную фразу из сказки «Маленький принц» (ее в детстве читал мне Кирилл): «Время, которое ты потратил на твою Розу, делает ее для тебя единственной во всем мире…» Просто удивительно, как то, что когда-то было непонятным и казалось откровенной глупостью, вдруг приобретает смысл и становится очевидным!

А может быть, «здесь» имеет более широкое значение? Зачем я вообще здесь? Здесь, в этом мире? Зачем было рождаться, чтобы в неполные восемнадцать лет окончательно убедиться в своей ненужности? Чтобы два дорогих человека оттолкнули меня?