Виктория Ледерман - Первокурсница

– Зато налопалась на халяву и триста рублей сэкономила, – успокоила меня подруга. – А джемпер и постирать можно. Чего ты переживаешь? Мы же знаем, какие они все козлы. Но все равно будем в них влюбляться и из шкуры выпрыгивать ради них. Против природы не попрешь!

– Что-то ты расфилософствовалась, – подозрительно глянула я на нее. – Когда мы виделись в прошлый раз, ты орала, что после Витька и наручников завязала с любовью навсегда. А теперь про природу вспомнила?

Янка смущенно потупилась.

– Давай, колись, – давила я на нее. – Уже нашла кого-то?

– Ага, – призналась Лисименко, горя румянцем.

– И молчит! – возмутилась я. – Давно?

– Неделю уж…

– И кто?

– Так, один…

– Ну кто один-то? Какой он, чем занимается? Сколько лет?

– Да как сказать…

– Не хочешь, не говори, – обиделась я. – Больно надо! Только и про мои дела не выспрашивай! Секреты у нее появились! Подумаешь! Я тоже не расскажу тебе, чем у меня дело в санатории закончится! Буду так же загадочно улыбаться и молчать. Джоконда нашлась!

– Да ладно, ладно, – примирительно сказала подруга. – Чего психуешь? Ну, на дискотеке познакомилась неделю назад, в кино один раз сходили. Пока больше ничего не было.

– Что так?

– Да это… Его не часто отпускают. В армии он служит, здесь, у нас. А сам из Ставрополя. В увольнении был, на дискотеку решил сходить. А там я.

– И он пал жертвой твоей красоты, – констатировала я с ухмылкой. – Как зовут счастливчика?

– Эдик, – нехотя сказала подруга.

– Козочкин? – захохотала я.

– Идиотка!

– Слушай, Лисименко, гадание и в самом деле сработало! И десяти дней не прошло, как ты Эдуарда встретила. Где там мой Сигизмунд бродит? Жду не дождусь, весь подоконник локтями истерла!

Янка надулась и ушла на кухню. Я дала ей время остыть и двинула за ней. Через десять минут мы уже поедали остатки торта.

– Нет, правда, Ян, – снова завела я. – Зачем тебе все эти недоумки – Эдики, Витьки? Для коллекции? Они же все одноклеточные, у них же коэффициент интеллекта ниже, чем у твоего Христофора. Нашла бы себе достойного, интеллигентного дядечку с высшим образованием. Пусть в люди тебя выведет. Надо думать о будущем. Кто тебе его обеспечит?

– Сама обеспечу.

– Как? Копченой рыбой?

– Я, может, книгу напишу, – серьезно сказала Янка.

– Книгу?! – изумилась я. – О чем?

– О своей жизни, – торжественно заявила подруга. – Роман. Автобиографический.

Чтобы скрыть смех, я сделала вид, что закашлялась. Потом еле выговорила, стараясь, чтобы не дрожал голос:

– Не, Лисименко, лучше не надо. Не пиши.

– Почему это?

– Из твоей жизни роман не получится.

– Да? А что получится, по-твоему?

– Ну разве что анекдот.

Если бы Янка обладала умением испепелять взглядом, от меня в эту секунду осталась бы только жалкая горстка пепла.

Меня одолевала паника. Теперь это уже была настоящая паника, а не легкое беспокойство, начавшее покусывать меня на вторые сутки пребывания в санатории. Время ощутимо утекало сквозь пальцы, а дело не двигалось с мертвой точки. Ситуация никак не разруливалась. Все компоненты мозаики были подготовлены, разложены и перевернуты нужной стороной вверх, но складываться в одно целое не желали. Не хватало какой-то маленькой детали, и я никак не могла ее отыскать, а без нее, такой крохотной и незаметной, все остальные не значили ровным счетом ничего. Была я, был он, было его временное одиночество, которого я так жаждала, были темные ночи и мое страстное желание. И даже поселили меня почему-то одну в двухместном номере. Но не было заинтересованности Геныча во мне. А одного лишь моего желания на двоих почему-то не хватало.

Он меня избегал. С самой первой минуты, как увидел меня вечером двадцать пятого числа в столовой. Он так поразился, что даже забыл, зачем пришел. Скомкал разговор, быстро выпил чай и вышел. И после этого стал неуловим. Я встречала его только мельком, в компании, да еще в очереди на процедуры. И ни разу мне не удалось подловить его одного. Даже на дискотеку вечером он не ходил, боясь, видимо, что я приглашу его на танец.

Но, как ни странно, его поведение давало мне слабую надежду. Спокойствие и равнодушие огорчили бы меня гораздо больше. Это означало бы, что я для него и в самом деле пустое место. А раз прячется, значит, что-то испытывает ко мне, боится сорваться. Чувство долга да чувство вины – что еще его может удерживать? Тоже мне, рыцарь Средневековья! Угораздило же в такого нерешительного втрескаться!

Я даже Янке позвонила на вторые сутки и протрепалась с ней минут сорок. Надо же было с кем-то поделиться и обмусолить свои паршивые дела. С Кириллом говорить стало бесполезно, после того как он довольно конкретно высказался на эту тему. Но Янка неожиданно встала на сторону Кирилла, сама о том не подозревая.

– Да зачем он тебе сдался? – сердито орала она в трубку. – Как можно быть такой дурой? Триста раз убедилась, ничего тебе там не светит, не нужна ты ему, зачем унижаешься? Не бросит он ее, козе понятно! Ладно бы действительно любила, а то ведь дурью маешься!

– А я что, не люблю, по-твоему? – возмущенно вопила я. – Да я, может, о нем всю жизнь мечтала! Мне, может, без него не жить!

– Ой, не могу, держите меня семеро! Не жить ей! Не родился еще такой мужик, без которого мы не смогли бы жить. Наплюй! Собирай шмотки и убирайся оттуда! Не нужна ты ему. И он тебе не нужен!

– Нужен!

– Да ты и сама понимаешь, что не нужен. Просто тебя упрямство ослиное одолело. Как же, один порядочный попался, изменять своей подруге не желает, и вдруг не твой! Вот тебя зависть и душит. Ты все чего-то перебираешь, а перед своим собственным носом ничего не видишь!

– И чего это я не вижу перед собственным носом, интересно знать?

– Не «чего», а «кого»! Если бы ко мне такой кекс подкатывал, я бы сто раз начихала на посторонних блондинов!

– Ты про Шурика, что ли? Ты чокнутая, Лисименко, и со вкусом у тебя проблемы!

– Проблемы у тебя, Тюлькина. И, похоже, с головой!

– Да пошла ты со своими советами!

– Сама пошла!

Мы одновременно отключились. Я ужасно разозлилась на Янку. Поддержала, называется, в трудную минуту добрым словом! Но сомнение в душу уже закралось. Неужели со стороны все выглядит именно так? Бред какой-то! Просто Янка не знает всех тонкостей. Не на нее же Геныч смотрел таким пронзительным взглядом, что все внутренности превращались в желе. И не ее страстно целовал в новогоднюю ночь. Как же теперь после всего этого поверить пустым и бесцветным словам о долге и чести? Нет уж, как раз сейчас никак нельзя опускать руки. Напротив, нужно утроить, а если необходимо, то и удесятерить усилия, тем более что времени осталось в обрез. Двадцать восьмого приезжает моя соперница, а ее приезд, конечно, затруднит и без того нелегкую задачу. Так что действую я правильно. А дорогая подруга пусть заткнется, если ничего не понимает.