Виталий Орехов - Лето столетия

Виктор положил голову на руки. Айсур ещё не видела его таким.

– Витя, милый мой, родной мой, дорогой мой. – Она обняла его сзади, целовала в затылок. – Хочешь, я буду молиться за тебя? Отмолю все грехи твои, каждый день буду молиться, хочешь?

– А ты веришь в Бога? – спросил у неё Виктор.

Айсур взглянула на Лизу, но та смотрела на сцену с интересом отстранённого исследователя. Даже сейчас, в эту напряжённую минуту, естествоиспытатель в ней работал на полную катушку.

– Я… Я не знаю, Витя. Я не могу верить, что какой-то седой волшебник на небесах говорит всем, что делать, его слушают и нет и в соответствии с этим он наказывает или одаривает благами. Это абсурд.

– Сredo quia absurdum, – прошептала атеистка Лиза почти неслышно.

– Кому же ты тогда будешь молиться за меня, Айсур?

Гений математики не нашлась что ответить.

– Даже единственный человек, который полюбил меня, не будет за меня молиться. Мы прокляты, Айсур. И я, и ты. Я – за то, что верю в Бога, предающего меня забвению, а ты – за то, что не веришь.

– А я? – Лиза спросила с интересом.

– Не знаю. – Виктор встал. – Пойдём, – сказал он Айсур, – нам пора. Лиза устала с дороги.

Айсур покорно встала.

– Витя… – Слово вылетело словно вздох из её рта.

– Друзья, я бы очень не хотела, чтобы наша встреча завершалась на такой ноте. Это я виновата. – Лиза была хоть и беспристрастна, и сцена была ей интересна, но она была добросердечна.

Виктор улыбнулся:

– В чём, друг мой?

– Ну… Во всём, всём этом.

– Не вини себя во всём. Ты не выдержишь и половины.

Виктор быстро повернулся и вышел из её домика.

Айсур видела, насколько Лиза остаётся безразлична, скорее беспристрастно заинтересована даже в свете разворачивающейся драмы. На секунду ей показалось, что Виктор может выстрелить в висок, а для Лизы это будет редким исследовательским материалом, не более. «Разве человек может так жить? Что мы, острова в океане? Как можно быть такой?» Айсур задавала себе эти вопросы, когда смотрела на светлое и красивое лицо учёной девушки. «Неужели я такая же?» Она вышла, не попрощавшись, лишь кивнув слегка заметно.

Виктор ждал Айсур на крыльце. Он взял её под руку, она покорилась. Только сказала через несколько минут:

– Витя…

Он не стал перебивать её, а просто крепче сжал Айсур руку, и она замолчала сама.

– Мы вместе сейчас. И это самое главное.

И хотя голоса Айсур и Виктора разительно отличались и Айсур говорила с лёгким, едва-едва заметным акцентом, даже когда в сумерках замерла летняя тишь, нельзя было понять, Айсур это сказала или Виктор.

– Рота… подъём!

Виктор вставал как ошалелый по тревоге. Только после контузии тяжело было, руки и ноги – будто ватные. Откуда-то он уже знал, что враг прорвал оборону и авангард дивизии уже отступает. На построение – три секунды, время пошло! Он смотрит на солдат перед ним. Понимает, что это не его подчинённые, но командование принимает. Ранение в голову позавчера даёт о себе знать. Бывают мгновения, будто он выпадает из действительности.

Пока рядовой состав готовится, Виктор спешит в штаб.

– Что случилось?

Дежурный докладывает, что батальон редислоцируется во второй эшелон для защиты складов, пока они эвакуируются. Говорить больше не положено, да и не надо. И так понятно – отступление продолжается. Грохот раздаётся за окном, страшный, громкий, как рык Левиафана. Вспышки света такие же жуткие.

– Артиллерия?

– Какая ж артиллерия-с? Гроза-с, ваше благородие, – говорит усатый офицер.

Виктор смотрит на него, шутника этакого. Правда, гроза. Хорошо, есть время выполнить задачу. В складах – боеприпасы для бойцов… фронта. Какого? Виктор не расслышал, но внимание на этом не заостряется.

– Коня мне седлали?

– Так точно-с, – отвечает дежурный по штабу. Что-то в нём не так, царские погоны вселяют смутную тревогу, всё зыбко, неправильно, не по-нашему.

Кукушка на стене прокуковала: четвёртый час ночи. Значит, противник напал до первых петухов. Вероломный зверь, ворвавшийся во тьме, напавший, пока мы спали. Впрочем, нам не привыкать, всегда так, всегда так. Нападут, когда меньше всего этого ожидаешь.

Лев Иванович постучался в окошко.

– Вы сына моего не видели? – Лев Иванович одет как бедняк, вылитый Лев Толстой: опоясан грубой верёвкой, бос. – Тут где-то бегает, наверное, заплутал. Пойду спрошу у Настасьи Прокловны. Настюшааа… – завыл, как волк…

Пристрелить, чтоб не мучился? Нет, да и рука к нагану не тянется.

Через пару минут – уже у склада. Почему-то без коня. Солдаты стоят плечом к плечу, как древние гоплиты (откуда ему известно это слово?), трёхлинейки держат, как копья.

Эвакуация затягивается.

– Да где там они завязли? Склады очистить надо! – Виктор орёт на фельдъегеря, но тот будто вжался в себя, протягивает конверт, но ответа не знает, молчит. Виктор сурово вырывает оперативное донесение из рук фельдъегеря.

– Откуда? – сурово спрашивает.

Фельдъегерь, запинаясь, отвечает:

– Ставка Верховного Божества. С-с-срочно.

Руки у Виктора белеют. Давно ему с Небес не писали. Да, в общем, что уж греха таить, никогда он оттуда весточки не получал. Виктор разворачивает бумажный квадратик, срывая сургуч, а там всего несколько слов (связь очень дорогая, а в условиях войны и вовсе с перебоями):

«Что же ты, Витюша, такую драгоценность на войну притащил? Совсем уже от любви ополоумел? У Меня другие планы на неё были. Эх ты, Витюша…»

И тут только Виктор понимает, что же на складе. Как в первый раз смотрит на него: дом как дом, сарай, с окнами. Будто ходит там кто. Он бежит к дверям, но позавчерашняя контузия даёт о себе знать. И в ушах звенит – опять гром где-то в небе.

– Гроза-с, ваше благородие.

Вспышки молнии бликуют в шитых золотом погонах Семёнова. И снаряд (очевидно, гаубичный) разрывает склад на куски, образуя на месте огромную воронку, наполненную едким дымом палёного дерева и почему-то бумаги. Неожиданно начинается дождь. Кто-то вдали запевает:

– Когда б имел златые горы…

Айсур смотрит на Виктора, закрывая собой солнце яркого безоблачного летнего неба. Виктор щурится и видит, как она улыбается. Солнце образует корону вокруг её тёмных волос, спускающихся переливающимся водопадом на его плечи.

– И реки, полные вина… – Пьяный голос продолжает где-то в отдалении.

– Лёха?

Айсур почти смеётся.

– Он тебя разбудил? Опять напился. Как она с ним живёт?..

Виктор ещё пытается понять, как разрушенная его любовь материализовалась вновь, да так близко? С каких это пор Господь Бог выписывает билеты на второй шанс?

– Всё отдал бы за ласки, взоры, чтоб ты владела мной одна!