Анатолий Грешневиков - Дом толерантности (сборник)

– Вежливые люди вообще-то здороваются, прежде чем начинают разговаривать, – вставил реплику в долгую речь заместителя главы администрации района Николай Степанович. – А потом, почему вы решили сразу ликвидировать наш парк, не посоветовавшись с нами, жильцами, не спросив нашего согласия?

– Я поздоровалась, – слукавила, смутившись, женщина. – И парк рубить никто весь не будет, так, уголок небольшой расчистим. Вы же потом спасибо скажете, когда под боком живая торговая точка будет. Днем и ночью открыта будет. Спустишься из квартиры и все купишь. Так что никакого разрешения мы у вас спрашивать не должны, скажите спасибо, что о вас побеспокоились.

И тут, конечно же, началась словесная перепалка. Беспокойство толпы нарастало с каждой минутой.

– Поставьте ларек к себе под окна.

– Этот пройдоха еще и ночью будет торговать. Нам и так по вечерам спать не дают, а тут еще и ночь отнимут.

– Еще раз меня обзовешь, потом пожалеешь, – встрял в разговор Анзор, грозя поднятым вверх кулаком.

– Ты мне угрожать будешь?! Я войну прошел, сопляк. Мне твой ларек поперек горла, ставь его в другом месте, но не у нас.

– Мы гарантируем, никакого беспорядка торговая точка вам не создаст.

– Мы не дадим ее строить.

– А никто вас и спрашивать не будет. Завтра полицию приведу.

– По закону вы обязаны проводить публичные слушания.

– Будут вам слушания и будет вам полиция. Пеняйте на себя. Вы не выполняете распоряжение главы района.

– Это решение дурное. Вы творите беззаконие.

– За такие слова вы ответите.

Представитель власти побушевала, покомандовала и уехала восвояси, оставив на улице разгневанных жителей дома. Вдогонку, открыв лобовое стекло, разгульный, довольный Анзор, воодушевленный поддержкой чиновницы, нагло прокричал обвинительные, но безосновательные слова:

– У вас не парк, а мусорная свалка. Ваши собаки загадили весь двор. Бродят, где хотят, без намордников. Зачем жить в таком гадюшнике!?

Николай Степанович изумленно посмотрел по сторонам, на лужайку под березами, на детскую площадку и нигде не обнаружил мусора.

С неба посыпались капли дождя. Морщинистой рукой Иван Никодимыч потрепал пса Верного за косматую шею и потащил его домой. А вот Николаю Степановичу никуда идти не хотелось, он ловил открытым, поднятым кверху лицом редкие дождинки, и понимал, что каждый день у него почему-то заканчивается усталостью, утомленностью от лишних, ненужных переживаний. Присмотревшись к окнам своей квартиры, он вдруг увидел голову встревоженной жены и побрел вслед за упрямым стариком домой.

В кабинете Николая Степановича, развалившись на диване, сидели два журналиста и попеременно записывали в блокноты чужие мысли. Человек, из которого они вытаскивали, будто клещами, нужные слова, был Иван Никодимыч. Он с трудом вспоминал тот праздничный день, когда жители новостройки под звуки духового оркестра закладывали на территории своего двора небольшой парк. В голове роились события, фамилии… Рассказывать о каждом человеке, принявшем участие в посадке берез, ему особо не хотелось. Многих он не помнил, многих вообще не знал. И главное, он норовил поведать журналистам о неприятном допросе в полиции, о хамском поведении майора, запомнившегося еще с первой встречи. Но от него требовали воспоминаний…

Идея предать гласности покушение чиновников на парк принадлежала Николаю Степановичу. Журналистов искать не пришлось. Он поручил первую статью написать дочери Гале и зятю Виктору. У них это получилось быстро и профессионально. Уже на третий день появления бульдозера в парке в городской газете вышла критическая заметка. Вывернутые наизнанку неблаговидные дела местных чиновников задели их, они забегали по домам и квартирам с единственным желанием потушить скандал и договориться мирным путем.

Передышка оказалась недолгой. Чиновникам после встреч с несколькими жильцами показалось, что их уговоры возымели действие, и они якобы получили одобрение… Но так не могло быть. И короткое время простаивания техники Иван Никодимыч использовал в своих целях, не совсем в благовидных, а точнее, вообще не в благовидных: ночью он проник в кабину бульдозера и грамотно повредил системы управления. Утром признался во вредительстве Николаю Степановичу. Разругались они моментально и довольно крепко. Постороннему человеку могло показаться, что неприемлемый для интеллигентного геолога отчаянный поступок старика-фронтовика закроет дверь для их общения. Однако час прощения наступил, и Николай Степанович вечером пригласил воинствующего соседа к себе в кабинет для беседы с журналистами, чтобы на страницах городских газет вновь появились статьи в защиту парка и о недопустимом произволе властей, которые явились бы свидетельством не столько налаживания отношений между поссорившимися соседями, а скорее сигналом к выбору более законных методов борьбы с чиновниками.

К удивлению Николая Степановича, дочь-журналистка налету схватила мысль отца – написать историю создания парка. А заодно противопоставить тех, кто заботливо высаживал деревца, думая о будущем, тем, кто выкорчевывал их память.

В глазах отца взрослая дочь, дотошливо выпытывающая у старика нужные ответы, все еще оставалась ребенком: та же чистая крылатая душа, тот же необузданный характер и строгая мужественность. В семье выбор Гали необычной профессии никто не одобрял. Переживали, вдруг ее неистовость, жажда справедливости доведут до беды. Мать подталкивала ее стать врачом. По ее мнению, в большой семье хоть один человек, но обязан знать законы врачевания, должен в минуты болезни выбрать и предложить правильные таблетки. Только отец радовался безмерно и открыто, когда дочь поступила на факультет журналистики. В тот день он держал на семейном совете речь, волнующую душу каждого сидящего в зале за столом, так как давно уверовал в то, что любая профессия может открыть мир, а может закрыть. Журналистика открывает талантливому человеку возможность выражать свою эпоху, синтезировать ее характерные черты. Его понимание законов журналистики было близко к идеализации… Потому он принимал корреспондентов как врачевателей душ и не без гордости говорил дочке: «Это большое счастье владеть человеческой душой…».

Сегодня на дворе была другая эпоха, и настал день, когда отец мог наблюдать, как работает его дочь. Кажется, со временем и Галя должна была измениться, но она оставалась прежней. И если старик-фронтовик не понимал, какую статью журналист уже мысленно пишет, то он догадывался.

Иван Никодимыч давно потерял деловитое спокойствие, степенность, отвечал на вопросы Гали, как и положено, развернуто, ярко.