Людмила Матвеева - Бабка Поля Московская

Однако, надо было здорово торопиться, а то бабушка еще, чего доброго, и в школу зайдет!

Но все обошлось – Оля помчалась к себе домой «до уголка», а Людка успела юркнуть в школьные ворота из переулка прямо за бабулькиной спиной.

Прижимая к животу промасленные бумажные кульки со сластями, к которым сразу же потянулся с рук бабушки шустрый братишка, Людка затараторила, что им сегодня на продленке выдали вместо обеда «сухой паек» – она слышала это выражение от девушки Гали – любимой соседки, которая часто летом ездила в пионерлагерь.

Бабуля поворчала, что вот, небось, плита в столовой не работала – электричество ведь штука ненадежная, не то, что газ – теперь будешь дома суп картофельный сейчас есть. А про деньги ни разу не спросила…

Как же тяжко было делать вид, слопав уже мороженое и кекс, что хочется есть – но бабуля сказала четко, что все сладости – только к чаю после супа…

… Вечером, когда пришли с работы мама и отчим, Людке было уже не до любимой кос-халвы. Ныло все – живот, зубы и совесть – а в кармане пальто шуршали предательски целлофановый пакетик с бурундиевыми марками и оставшийся от вранья рубль.

Людка незаметно положила рубль на дно бабушкиной хозяйственной сумки, а ночью плакала и металась, к утру поднялась температура и высыпали чесоточные красные точки – и тогда Людка призналась бабульке, что истратила целых рупь семьдесят – а бабушка так и не поверила, даже испугалась – ведь у девочки жар, вишь, что придумала – вот поправишься, и все будет хорошо!

Все и впрямь было вроде даже хорошо, никто ни о чем так и не догадался…

Потом, через несколько дней, случилась у бабушки «нечаянная радость» – в сумке на самом дне откопался внезапно «цельный рупь» – а то и до получки дотянуть было бы не с чего.

В одно из воскресений февраля на катке Чистых Прудов народу было – битком, и расчищенного для катания места на льду не хватало.

Все и не катались, а только ехали, толкались и падали.

А мальчишки постарше возле самого выезда на лед затеяли хоккей.

Они азартно размахивали своими обгрызенными, треснутыми и перемотанными синей изолентой клюшками и бегали, как угорелые, сбивая всех подряд, за круглой плоской коробочкой заледеневшего гуталина.

«Канадцы хреновы!» – произнес чей-то рухнувший в сугроб дедушка и с досады замахнулся детской пластмассовой лопаткой почему-то на безвинного пацана, который как раз пытался его поднять. Малый тут же бросил это неблагодарное занятие и погнал к своим.

А рядом смирно стоял на двухполозных коньках, привязанных к белым валенкам прямо на галоши, внучок в серой шапке с красной звездой и длинной шубке «на вырост», туго перетянутой солдатским ремнем, и терпеливо ждал, когда же дед встанет сам и снова протянет ему лопату, чтобы уцепиться за нее и ехать дальше.

Светка и Людка, подружки-третьеклассницы, соседки по двору, как всегда по выходным, с самого «с ранья», как ворчала Людкина бабка, еще дома надевали коньки.

Грохали в них, каждая сначала по своему коммунальному коридору, потом – по ступенькам «черной» лестницы, и выходили почти одновременно в заснеженный двор.

Брали друг друга под ручку – Светка еле доставала подружке до плеча, поэтому Людка цепляла ее под мышку – и они катились на коньках по утоптанному снегу в свой нечищеный дворниками заледеневший переулок.

Одна – в черных «гагах», другая – в белых, сильно облупленных на мысах «снегурочках», но обе в одинаковых толстых вязаных рейтузах и видавших виды курточках «на ватине» – зеленой и синей, состеганных Светкиной теткой – портнихой вручную из материнских выцветших плащей-болонья.

Подруги сворачивали за угол заснеженного переулка и прямо по круглым булыжникам переходили трамвайные рельсы точно под указателем «Осторожно – дети!», потом ловко хватались за ананасные чугунные шишки ограды и перелезали в сквер.

Там пересекали бульварную дорожку, перешагивали через низенький деревянный частокол над прудом и по сугробам, боком-боком, спускались, наконец, на лед.

В тот день, откатавшись часа два и отморозив носы и щеки, девчонки вылезли той же дорогой на аллею и плюхнулись ненадолго на ближайшую лавку.

Подружки весело пыхтели, никак не могли отдышаться.

Из-под длинноухих шапок – «кибальчишниц» и из скинутых сырых варежек выползал пар и тут же исчезал в зимнем прозрачном воздухе.

Дымились, подтаивая на коленках, даже окаменевшие от снега рейтузы.

Очень хотелось снять шапку с мокрых волос, но этот номер точно грозил затяжным бронхитом – и лишением себя походов на каток.

И на скамейке сидеть долго тоже было нельзя – зубы начинали стучать примерно через десять минут.

Какой-то парень сказал уже, проходя мимо них:

– «Девчонки, движение – жизнь! Что расселись?»

И Людка со Светкой неохотно встали – но тут же взвыли: так наломаны были окоченевшие ступни старыми коньками на оборванных, в узелках, хлипких шнурочках!

Людке коньки давно уже жали «и в длину, и в ширину», а на новые денег у бабушки не было.

Людка жила с бабушкой, а та вечно жаловалась на маленькую «пензию».

У Людкиной матери была своя, отдельная семья. И тоже маленькая зарплата.

И мелкой Светке конёчки-то достались после Людки же, а вернее, от Людкиной соседки, и велики они были Светке размера на полтора.

Она напяливала свои «снегурки» на два толстых носка. Но шнурки тоже были не фонтан, то есть, гниловаты, и под конец катания ботинки безбожно вихлялись.

Дорога домой была мучительна, а потому и смешна до коликов. Спотыкались и падали через каждые пять шагов, и приходилось то и дело останавливаться, чтобы отдохнуть и отсмеяться.

«Надо было нам с собой ботинки взять, а то дорога всего-то минут пятнадцать, а мы сто лет уже на коньках ковыляем, ну точно, две инвалидки из ШД!» – ворчала, с бабкиными интонациями, Людка.

«Ага, Люд, ты что – окосела? Таскать еще с собой эти ботинки дурацкие… куда их класть-то, лучше уж так, налегке! А ты про какое такое ШэДэ?» – поинтересовалась любопытная до жути Светка.

«Не какое, а какую! Ты что, не знаешь, что ли, как дразнят 305-ю школу, которая возле кинотеатра “Встреча”?»

Светка нарочно, как болванка китаёзная в воротнике веером на соседском комоде, замотала головой в разные стороны, и Людка зачастила с выражением:

– «Школа триста пятая – самая проклятая! Мало в ней учеников – это школа дураков!»

– «Ну и чего?» – не врубилась подруга Света.

– «Свет, а ты сама туда не пробовала поступать? Чего-чего! Повторяю по буквам для тупых:

Шэ – школа, Дэ – дураков! Инвалидский интернат! Там дети на всю голову больные. А мы с тобой сейчас – на все ноги! Поняла?»

– «А-а-а! Так бы сразу и сказала! А вот мы и до нашей школы дотащились, теперь можно и полетать немного!»