Наринэ Абгарян - С неба упали три яблока. Люди, которые всегда со мной. Зулали (сборник)

Неля пулей вылетела из класса. Я отсчитала про себя до шестидесяти и выглянула в окно – в тот же миг моя подруга вынырнула из-за угла школы и припустила к спортплощадке. «Добежит», – обрадовалась я.

Мы пропели «Ветерок» раз, второй, третий. Нели все не было. Учительница по ходу нашего пения несколько раз подходила к окну, выглядывала во двор. Не вытерпев, высунулась в окно по грудь. Подол ее юбки задрался высоко вверх, оголив широкие резинки чулок. Класс моментально сбился со стройного исполнения народной песни – чулки были тщательно, «с вывертом» подоткнуты под резинки и смешно пузырились складками.

– Наринэ, сходи за подругой, – велела учительница.

Я выбежала из класса. Расстояние до спортплощадки покрыла в рекордное время. Перед туалетной дверью слонялась какая-то незнакомая девица в высоких танкетках на босу ногу и длинных брюках-клеш. Я обогнула ее кривой дугой и ворвалась в туалет. Внутри, если не считать воинственного роя ос, никого не было.

– А где Неля? – вылетела я к девице.

– Какая Неля?

– Ну девочка такая. Она в туалет пошла.

– Я никого не видела.

– Может, она в дыру провалилась? – похолодела я.

– Не говори глупостей, в такую маленькую дыру провалиться невозможно.

Я постояла какое-то время возле туалета. На всякий случай сходила на мужскую половину. Поскреблась в дверь, заглянула внутрь. Никого. Побежала обратно. Учительница висела в окне уже по пояс. В классе стояла гробовая тишина – видно, зрелище, открывшееся глазам моих одноклассников, напрочь лишило их возможности петь.

– Нели в туалете нет! – крикнула я.

– А во дворе ты искала?

– Сейчас!

Двойной забег вокруг школы не привел к утешительным результатам – Неля словно сквозь землю провалилась. Сторож тетя Сатик и буфетчица тетя Зина подтвердили – обратно в школу девочка не возвращалась.

– Сидите смирно, я сейчас буду, – велела учительница и побежала в кабинет директора – звонить Неле домой. Дома ее тоже не оказалось. Зато всполошенная звонком мама Нели за считаные минуты подняла на ноги весь городок. Через полчаса Нелю искали пожарные и милиция во главе с поисковой овчаркой Эльбрусом. Папа Нели, дядя Марат, бегал по окрестностям городка и, размахивая пистолетом и удостоверением военкома, заглядывал под каждый куст в поисках пропавшей дочери. Школа стояла на ушах – завуч с военруком ходили с большой связкой ключей, отпирали разные помещения и заглядывали во все углы. Учителя строили всевозможные догадки о том, куда могла подеваться Неля. Под подозрение попадали все – начиная от торговцев на базаре и заканчивая цыганским табором, который неделю назад собрал свои разноцветные шатры и отчалил в неизвестном направлении. Каким образом уехавший неделю назад табор мог увезти с собой Нелю, никого не волновало.

Наш класс распустили по домам. Я шла по дороге и обильно рыдала в портфель Нели – прихватила его с собой. На память. Представляла, как украшу его бумажными цветами и поставлю на полку – на веки вечные. Буду протирать пыль лоскутом ткани и вспоминать нашу безвременно оборвавшуюся дружбу. К счастью, рыдать мне пришлось недолго. Только я дошла до здания райкома, как навстречу мне вынырнула большая процессия. Впереди тарахтел милицейский трехколесный мотоцикл, в люльке мотоцикла важно восседал Эльбрус. Следом за мотоциклом, в сопровождении взволнованных родителей и прочих жителей нашего городка, шла заплаканная Неля. При виде меня она вырвалась вперед и побежала, размазывая слезы по лицу. Я стартовала к ней, размахивая портфелем.

– Ты где была? – выдохнула я, едва успев притормозить.

– Трусы на речке сушила! – крикнула Неля и впечаталась с разбега в меня.

Потом, спустя годы, когда по телевизору показывали рекламу пива с артистом Александром Семчевым, на вопрос «ты где был?» меня каждый раз подмывало вместо «пиво пил» ответить «трусы на речке сушил».

В тот злосчастный день Неля, неправильно рассчитав время забега, опростоволосилась буквально на подступах, буквально на пороге школьного туалета. Далее, смекнув, что в таком виде до дома не добежать – далеко и стыдно, зато до речки рукой подать, она рванула вниз по пригорку, к подножию Хали-кара. Через несколько минут она счастливо плескалась в реке, а про-стирнутые трусики и юбочка сушились на большом камне. Купание продолжалось до той поры, пока на трусы не вышел героический Эльбрус с неотступно следовавшими за ним по пятам жителями поднятого на уши городка. Во главе с размахивающим пистолетом и удостоверением дядей Маратом и заплаканной тетей Земфирой.

– Лучше бы я домой убежала, – жаловалась мне потом Неля, – тогда бы мало кто узнал, что я описалась. А теперь весь город об этом знает.

– Хорошо, что ты просто описалась, – дипломатично утешала я ее. – А представь, если бы обделалась!

Однажды мы с Нелей возвращались из школы. Весна была в самом разгаре, солнце уже грело вовсю – но еще не припекало, в тени клена, на низенькой табуретке, сидела древняя старушка и торговала зеленой алычой и щавелем. Не сговариваясь, мы порылись в карманах, наскребли 20 копеек, купили большой кулек алычи. Пошли дальше, поглощая ее и отчаянно гримасничая от кислинки. Я рассказывала о своей троюродной сестре Изольде, которая жила в далеком городе Тбилиси и приезжала к нам на летние каникулы.

Вообще-то Изольда была хорошей девочкой. Но очень любила меня поучать – не туда идешь, не так стоишь, зачем дождевого червя лопатой пополам разрезала. Зачем-зачем! Затем, что один червяк хорошо, а два – лучше!

Особенно меня раздражало то, как она, театрально сложив на груди руки, холодно прищуривалась и тянула на одной ноте: «Вайме, Наринэ, неужели трудно вести себя как городская девочка?» Каждая ее театральная эскапада заканчивалась дракой – мне было обидно, что она считает меня деревенщиной (коей я, говоря по правде, и являлась).

Изольда была старше меня на год и, несомненно, умнее: бегло говорила на трех языках – армянском, грузинском и русском, есть неспелую смородину с куста отказывалась, ходила с вздернутым носиком, распустив по плечам смоляные волнистые волосы. А еще она через слово повторяла это непонятное «вайме», чем доводила меня до белого каления.

Потому я все лето с ней собачилась и мечтала дожить до того дня, когда она отчалит в свой Авлабар, а после ее отъезда до следующих летних каникул отчаянно по ней скучала.

Позавчера, доведенная тоской до глухого отчаяния, я даже села сочинять ей письмо. Исписала тетрадный лист, нарисовала внизу букет гвоздик, речку и мост. Надписала конверт в лучших традициях Ваньки Жукова: «Изолде в город Тбылысы», – и кинула в почтовый ящик.