Андрей Швец - Братство белой мыши. Золотой город

– И разве это плохо? – спросил Марк, тоже улыбнувшись Белле.

Гарри быстро посмотрел на юношу с девушкой и, поняв, что его специально дразнят, улыбнулся.

– Всех перестреляю, – уже миролюбиво добавил он.

– Право, – продолжил Леопольд, который не мог не вмешаться в дискуссию, – это то, что дается без борьбы, без работы…

– На халяву, – уточнила Лаура, которой телепатическая форма разговора позволяла участвовать в нем даже с набитым ртом.

– Права хороши, – сказал Гарри, – если позволяют не отвлекаться на мелочи от более крупных и значимых сомнений и страданий. Но, став самоцелью, оказывают медвежью услугу.

– Да, – продолжил свою лекцию Леопольд, – в обществе «бабскость плюс» каждый считает, что ему обязаны создать комфортные условия. Матери не нужны причины, чтобы оберегать своего ребенка, и такое общество оберегает всех, не вдаваясь в причины. Поэтому происходит уравнение всех и вся. Каждый теперь является той куклой-младенцем, которую нужно оберегать и от всего ограждать, потому что так запрограммировано органикой, и в этом смысле все куклы одинаковы. Борьба, как риск и неизбежная потеря чего-то для себя важного в виде платы за успех, как источник сомнений в справедливости такой цены, теряет свой смысл. Целые сообщества, города и страны делают обиженное лицо или катаются в истерике с целью привлечь «мамок» и добиться своего, и теперь уже это называется борьбой. Впрочем, мне не очень нравится термин «бабскость плюс». Я, как и некоторые другие ученые, называю это обществом потребления, либеральной идеологией или культом слабых и обиженных, в зависимости от контекста научного диспута.

Среди гуляющих Марк увидел женщин, которых они встретили на военной базе, но Виолетты среди них не было.

– А они все где-нибудь работают? – задала Белла вопрос, который крутился в голове и у Марка.

– Да, но особо не напрягаясь, – ответил Гарри. – Работяг, бизнесменов и военных отсюда в конце концов вывезли.

– Если человек сильно устает, борясь с собственной природой, зарабатывая для себя или своей семьи, – начал еще одно пространное объяснение Леопольд. – Или если он противостоит каким-то силам, или если участвует в жесткой конкурентной борьбе, или является частью производственных отношений, то такой человек живет среди реальных процессов и явлений, и он, как правило, не разделяет категоричных идеалов общества «бабскость плюс».

– Термин как термин, – заметил Гарри.

– Их присутствие мешало созданию атмосферы абсолютного единства ценностей, веры в их непоколебимость и их высшее предназначение. Поэтому этих людей постепенно переместили за купол. Там они обеспечивают жизнедеятельность Города и его этическую стерильность, если так можно выразиться, позволяя жителям оставаться верными своим иллюзиям, – закончил объяснение Леопольд.

– Кстати, про иллюзии, – добавил Гарри, – я знаю несколько случаев, когда жители Золотого Города избирались мэрами других городов Содружества. Так они там разваливали, все что можно.

Члены Братства уже почти прошли пятый круг, когда им попался автомат, торгующий орехами. Лаура колебалась, но в конце концов отказалась.

– А Марку они тоже не нужны, – с ухмылкой сказал Гарри.– У него уже есть один, а может, даже два.

Юноша по прежнему не допускал мысли о том, что кто-то знает про орех-маяк в его кармане, поэтому слова Гарри счел какой-то грубой солдафонской шуткой.

Они двинулись дальше, и Марк был удивлен, как быстро пропало многообразие форм. Дома и люди становились все более однообразными. И на фоне этой побеждающей серости ему все больше хотелось смотреть на Беллу, которая выделялась еще и тем, что шла пританцовывая, смешно размахивая руками, как это делают маленькие дети. И Марку еще не раз предстояло убедиться в том, как легко в этой девушке уживались маленькая девочка и взрослая женщина.

На встречу шла Виолетта, которая обрадовалась им, как старым знакомым.

– А я уже оттуда, – глубоким грудным голосом сказала она, – там уже на меня донос настрочили.

Марку показалось, что слово «донос» она произносила с особым удовольствием.

– Но мне не привыкать, – продолжила Виолетта, – вернусь в первый круг. Там у меня и вещи кое-какие остались.

Братство вышло на последний круг, который выглядел как огромная площадь с цилиндрическим строением по середине. Марк догадался, что это и есть Центр, к которому они прорываются. Помимо всеобщей серости и одинаковости бросалось в глаза еще большое количество дронов и роботов-полицейских.

– Белла, мы правильно идем? – мысленно задал вопрос Гарри, имея в виду, скорее всего, местонахождение белой мыши.

– Ну да, – ответила Белла, полагая, что ее спрашивают про Центр.

– Это шестой круг, – сказал Гарри, – всем общаться только мысленно. Не привлекайте внимания полицейских.

– А почему он такой… – начал было Марк.

– …серый? – закончила вопрос Белла.

– Это круг предельной толерантности. Если отличия нельзя комментировать, нельзя критиковать, если нельзя никак реагировать на них, то они теряют смысл. Даже молодежь одевается по-другому, чтобы провести границу, вызвать осуждение, бросить вызов. Но если на все эти проявления наложен запрет, то в отличиях, даже внешних, нет никакого толку. А ценности выровняли еще раньше, поэтому общество становится абсолютно одинаковым и безликим.

– Как в больнице, – прокомментировала Белла.

– Вот именно, – подхватил Леопольд, – мы, ученые-психологи, называем это состояние неврозом толерантности. Миры созданы для сомнений, борьбы и страданий. Люди, лишенные этого, сами создают себе страдания и борьбу на ровном, что называется, месте, они создают трагедии из брошенного слова или взгляда, и легко впадают в депрессию. Подавление естественных стремлений души к борьбе и страданиям вызывает невротические реакции. Но в отличие от того, когда подавляются животные, органические устремления, в этом случае возникает невроз души, что гораздо разрушительнее для осознания. Эти подавленные стремления накапливаются и могут вырваться наружу совершенно неожиданно в уродливой, концентрированной форме.

– Поэтому здесь полицейскими все нашпиговано, – отметил Гарри.

– Да, это может быть немотивированная жестокость как со стороны отдельных жителей, так и со стороны всего общества. Причины чаще всего формальны – любая радикальная идеология, любое упоминание об анонимных источниках или свидетельствах в социальных сетях. Эти причины, собственно, и не нужны. Переход от полной толерантности к полному неприятию происходит мгновенно.

– А еще они начинают придумывать смешные законы, – добавила Лаура.

– Да, хотя это уже называется толерантной шизофренией, – важно заметил Леопольд, – толерантность становится самоцелью и доводится до абсурда.