Олег Рой - Маскарад на семь персон

Делать, впрочем, ничего не пришлось. Условная Катя, видимо, решила, что с таким… дураком лучше не связываться, и куда-то пропала. По крайней мере, больше не звонила. Сам Матвей ей звонил нечасто – забывал, а когда вспоминал, на дворе уже стояла глухая ночь, и звонить было поздно. Он, по правде сказать, и после того судьбоносного разговора, в котором прозвучало диковатое «замуж придется», вспомнил, что надо бы позвонить Кате, недели через полторы, кажется. И почему-то не позвонил.

Кажется, он тогда даже разозлился, к чему уж вовсе был не склонен.

Злился Матвей, впрочем, недолго. И не столько на Карена, сколько на себя самого. В конце концов, он сам виноват – Катя-то права, глядеть надо было, что подписывал. А он понебрежничал: скучные бумаги, видите ли, чего там вчитываться. Попробовал бы кто-то из лаборантов так понебрежничать хотя бы с мытьем пробирок – мигом бы уволил.

Забавно. Давно ли он сам «пробирки мыл»? И вот уже с полным на то основанием рассуждает про «уволил бы». Далеко, однако, ты успел продвинуться, Матвей Громов. Впрочем, как продвинулся, так и «отодвинулся». Никого ты сейчас уволить не можешь – тебя самого только что уволили. Да еще как – с гадким, унизительным скандалом. Вот и все твое «продвижение».

Вообще-то «продвижение» само по себе никогда его не занимало. Матвей редко заморачивался тем, что у кого-то что-то есть, а у него почему-то нет. Чего заморачиваться-то? Если проблема решаема – и очень хочется получить желаемый результат – вперед, решай. Как в школе, когда нехватка (а если честно – почти полное отсутствие) карманных денег толкнула его в разносчики телеграмм.

Если же желание что-то там заполучить не настолько уж остро или желаемое в принципе недостижимо, забудь и не забивай себе голову. Смешно ведь страдать, к примеру: ах, хочу голос, как у Карузо! Тем более что ясно же, что дело не в голосе «как у Карузо». Допустим, он появился – и? Если тебе внезапно досталась в наследство скрипка Страдивари, разве ты от этого станешь Паганини? Даже ресторанным лабухом – цыганскому хору подыгрывать – и то не станешь: учиться нужно. И когда вроде выучишься – все то же самое, бесконечная работа над… над чем там скрипачи работают? Ни пальцы сами не побегут, ни новая соната сама собой не выучится – пахать требуется. Ежедневно и бесконечно.

И он пахал. Правда, алмазы с неба сыпаться не торопились. Ни в виде медалей «За прорыв в науке», ни в виде внеочередных званий. Может, потому что наградой являлась сама работа? Матвею вправду нравилось… пахать. Нравилось не только получаемыми результатами, не только естественной гордостью – «а без меня тут ничего бы не стояло». Это, конечно, тоже было. Но главное – ему нравился сам процесс: придумывание эксперимента, бесконечные повторы, неудачи, а если так, нет, лучше вот так, протоколы, графики, обработка результатов, придумывание следующего эксперимента. Это была… жизнь.

И нечего на других оглядываться – голоса ли у них как у Карузо или розовые «Кадиллаки» как у Пресли.

Вот, кстати, Стаса с его мечтой о «розовом «Кадиллаке» как у Элвиса» Матвей почти и не вспоминал. А если и вспоминал, без малейшей тени сожаления или, боже упаси, злости. Смешно. Все же наоборот. Та дурацкая история с ограблением, по сути, сдвинула Матвея с мертвой точки. Кабы не ограбление, так и сидел бы еще сиднем лет двадцать, бегал бы, как белка в колесе, одним маршрутом: стол письменный, стол лабораторный, раковина, протоколы – а вокруг все те же стены, а за ними – все те же люди, которым на его беготню абсолютно наплевать. Наплевать на его пробирки, мышей и графики…

Смешно тогда было с этим ограблением. Точнее, после него. Стас то растекался по стулу в похмельной прострации, то начинал слоняться по разгромленной лаборатории, чуть на стены не кидался. И стенал – совершенно ненатурально, кстати, – что-то вроде «все пропало». Точно как в гайдаевском киношедевре: «Все, все, что нажито непосильным трудом… куртка замшевая… три куртки…»

Примерно так он и рассказывал эту, несмешную в общем-то историю Ольге, с которой случайно столкнулся в входа в метро – оказалось, она тут неподалеку работает. Вон там, махнула она рукой в сторону виднеющегося дальше по улице угловатого серого здания. В кафе, куда они зашли поболтать за чашкой кофе, Матвей заметил у нее на пальце тоненькое колечко с небольшим изумрудом – под цвет глаз. Впрочем, глаза у Ольги сияли ярче всех на свете изумрудов.

– Он хороший, – рассказывала Ольга, смущенно улыбаясь, точно удивляясь собственным словам. – С квартирой мне помог, а то куда я? Я ж приезжая, ну помнишь, в общежитии жила. Общежитие вузовское, пока училась, проблем не было, а дальше? Домой возвращаться? Или всю жизнь по съемным углам мыкаться? Работу-то я здесь нашла, и неплохую, знаешь, но вот с жильем… У них и фонды даже какие-то есть, но это все так долго… Вот он и помог. Свою-то квартиру он жене бывшей оставил, сам в служебной живет. Мог бы себе выбить, он же начальник, а он как-то… р-раз, и меня продвинул. Как ценного молодого специалиста. Нет, он не потому хороший, конечно… Просто хороший. Совсем на начальника не похож. Знаешь, как он отдыхает? Все ж к теплому морю рвутся, на пляже валяются до полного опупения, – она так и сказала – «опупения», и это было почему-то очень смешно. – А у него плоты, байдарки и всякое такое. Ужас! Он и меня брал, сказал, маршрут для детсадовцев. Только я трусиха страшная, цепенею, как кролик. Чуть не в обморок падаю. В байдарке в обморок падать совсем неудобно, а я… Знаешь, у Франсуазы Саган есть пьеса, «Лошадь в обмороке» называется. Я уже не помню про что, там такие странные люди все, но это не важно. Вот я, наверное, как раз та самая лошадь.

Вот так, ни о чем и обо всем, они проговорили часа полтора. Потом Ольга вдруг взглянула на часы, охнула испуганно, заторопилась:

– Ой, мне пора-пора-пора! Я и не думала, что уже столько времени…

Матвей долго потом вспоминал эту случайную встречу. Вроде пустяк, и ничего в бессвязной болтовне не было важного. А он вспоминал и вспоминал. Как будто важное – было.

Ну во всяком случае двигаться дальше стало как-то легче – как будто второе дыхание открылось, что ли? Или третье уже?

История с ограблением, стоило пересказать ее Ольге, стала казаться не подлой, а почти смешной. И перевод из начлабов в простые сотрудники тоже уже не выглядел так унизительно. Скорее уж наоборот: от административных дрязг избавился, стало гораздо больше времени и сил на ту работу, которая, собственно, только и заслуживает этого названия. В общем, спасибо Стасу, подтолкнул.

Впрочем, Карену тоже спасибо. Да, в том, как тот вывел Матвея «за скобки», было что-то особенно гадкое. Как ему… как он…