Ариадна Борисова - Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник)

– Знаю! – закричал Василий Игнатьевич, встал и вышел. Он эту рекламу с клипом, где бравенькие старички сально подмигивали, кладя на язык голубые таблетки, терпеть не мог.

На следующий день промахи продолжились. Как ни маскировался в тростниках, как ни подкрадывался – стаи вспархивали и насмешливо, безмятежно летели под зряшным боем. С необычным волнением ловил Василий Игнатьевич на мушку бекасов, даже чибисов держал на прицеле в лугах, но рука останавливалась, так и не нажав на спусковой крючок.

Отовсюду слышались далекие и близкие выстрелы. Кому-то фартило… Пронеслась мысль о Клавдии… не она ли сглазила? В досаде от дрянной мысли стукнул палкой об угли костра. Пепел – тучей, еле откашлялся.

– Мне доли не надо, – сказал Василий Игнатьевич, когда охотники по неписаным правилам делили к отъезду трофеи по числу добытчиков. – Человек я вольный, времени полно, успею набить.

– Дядь Вась, ты серьезно о нашем разговоре подумай, – шепнул Денис. – Нет-нет, я не о тете Клаве! Я о «Виагре». Конкретное снадобье, чес-слово, сам знаю. Так взбодрит, что все утки будут твои, – и хохотнул: – К женщинам тоже, вот увидишь, охота придет!

…Уехали. Василий Игнатьевич подождал три часа, пока ребята добирались до города. Суеверие, конечно, но чем черт не шутит – только тогда вымел из дому налузганную племянником шелуху.

Промчалась половина бесплодной недели. Тропы и ноги исхожены, начала побаливать поясница. Разогнув утром спину на старом Денискином турнике, Василий Игнатьевич упрямо шагал к озерам. Между множеством необъяснимых промахов взял наконец двух чирков, подстреленных как будто случайно. Пряча глаза, отдал их Клавдии. Женщина радостно предстала вечерком на пороге с традиционной уже крынкой молока и пирожками. Наверное, подумала, что поскупился на крупных уток…

– Прости, Клавдия, ты бы не приходила, – осмелился сказать.

– Почему?

– Люди могут подумать всякое.

– А и пусть думают! – она игриво махнула на него концом шали.

Ну что станешь делать с непонятливой? Василий Игнатьевич устало вздохнул:

– Не готов я к другой жизни, Клавдия.

– Ладно, – посерьезнела женщина, – буду ждать, пока станешь готов.

Забрала чистые крынки и ушла, погладив по небритой щеке.

«Лучше бы ударила и никогда б сюда больше не шастала», – тоскливо подумал Василий Игнатьевич, пугаясь обещания в ее словах. Одновременно радовался, что на неопределенное время удалось отсрочить активные претензии Клавдии к его одиночеству. Посидел в кухне, куря в печь, нашарил в углу за шкафом початую бутылку водки и от расстройства всю выпил.

Ночью спал плохо, мучили обрывочные сны. То приснился африканский охотник с луком и колчаном стрел у набедренной повязки, крикнул: «Ну-ка, дыхни!» То хор ликующих стариков, подмигивая и вертя бедрами, пел песню ансамбля «ВИА Гра»: «Ху-у, биология, анатомия!»

Измаянный похмельем, Василий Игнатьевич выхлебал ковш огуречного рассола из кадушки и побрел-таки на рассвете к большому озеру.

Озеро было на диво безлюдно. Ни местных мужиков в скрадках, ни городских машин поблизости. Наведя бинокль на озерный изгиб за полуостровом, поросшим хилым осинником, Василий Игнатьевич ахнул: недалеко от берега в спокойной, подернутой парком воде плавала стая гусей! Дюжину насчитал… чертову. Отчетливые отражения увеличивали их недоброе число.

А-а, надоели эти глупые суеверия! Насколько мог бесшумно и резво побежал Василий Игнатьевич к гусиному берегу за стеной камыша. Отдышавшись, с великими предосторожностями вполз в заросли. Медленно раздвинул шуршащие стебли.

Красивые, солидные птицы скользили по серой со взблесками глади несуетливо, легко и, при всей раскормленности, изящно. Глаза Василия Игнатьевича залил пот напряжения, а руки, почудилось, занемели, хотя не дрожали. С чего им дрожать? Вчерашняя водка и взвинченные нервы не в счет… Сбить бы половину.

Цель была не просто мишенью. Цель бежала вперед, превращаясь в мечту, будто у охотника-первогодка, ощущалась всем телом, уверенная и увесистая, как полный дичи, оттянувший плечи рюкзак.

Ба-бах-хх!!! Выстрел прогремел длинный, с шипящим отголоском водяного эха.

Слух у Тихонького был острый, под стать зрению, и уловил визжащие, щелкающие звуки рикошета по стволам осинок на другом берегу. Перепуганные гуси захлопали крыльями, загоготали, выгнав на берег волну. Удивленное оплошкой стрелка, эхо держало звуки долго, словно перекатывая их из ладони в ладонь. Стрелок неторопливо поднялся с колен, держа ружье на весу. Стихали голоса гусей, скоро их не стало слышно.

Махнув рукой растаявшему в небе птичьему клину, Василий Игнатьевич вздохнул:

– Счастливого вам пути.

Потом он стоял, ничего не видя, и слепо оглаживал цевье. В стволах по-прежнему ровно горел чистый стальной огонь, надежное ружье не было виновато в человеческом поражении. Странные перемены происходили в самом Василии Игнатьевиче. Не думал он, не гадал, что когда-нибудь закатится его промысловая звезда. А вот, поди ж ты, погасла.

Два дня после неудачи с гусями провалялся он на диване у телевизора. В пятницу сказал прибывшим ребятам – никуда не пойду, поясница болит. Спина действительно разболелась от непривычки долгого лежания.

Денис снова курил, но бросил пить и меньше стал балагурить. Спохватился, уезжая:

– Ах да, дядь Вась, чуть не забыл! Твой бредень так понравился другу заказчика, тоже коллекционеру, что он попросил тебя связать ряж, если сможешь.

– Из волоса?

– Из него.

– Где он их столько берет?

– Кто его знает…

– Опять на стену повесит?

– Да, и заплатит хорошо.

– Мне без разницы, все равно делать нечего. Лишь бы не браконьерствовал…

Тропы в лесу потемнели из-за сыпанувшей по деревьям желтизны. Желтое расцветилось красным с множеством оттенков, а после сильного ливня с ветром лесок за двором сделался прозрачным. Листья плавали в лужах, задрав шейки черенков, как крохотные пестрые уточки. Василий Игнатьевич заквасил бочонок капусты и сел вязать перед телевизором трехстенную сеть: Денис привез огромный мешок конского волоса.

За первым снегопадом на землю начала опускаться зима. Улетели последние, запоздавшие утиные стаи. Снег за окном потерял пушистость и захрустел на тропах. Тропы часто заметал жгучий хиус – режущий по глазам предвестник мороза. Работа над сетным кружевом двигалась споро. Уже в конце ноября Василий Игнатьевич связал путанку и закрепил на нижнем шнуре не свинец, как обычно, а камни в крепкой оплетке. Пусть коллекционный ряж выглядит совсем по старинке.

Денис снова передал от покупателя немыслимую сумму. Прежде чем Василий Игнатьевич вскинулся с отказом от лишних денег, поднял вверх ладонь: