Андрей Олех - Безымянлаг

– Зимонин, а вы… – начал невидимый шутник, но тут же замолк.

Загремели стулья, потом наступила тишина. Инженер поднялся последним. Павел Александрович Морозов прошел в полном молчании замершей комнаты и сел во главе стола. Слева от него остался стоять никем не замеченный Геннадий Чернецов.

– День добрый, товарищи. Собрание у нас экстренное, без стенограмм, закрытое. Так что без долгих вступлений слово Павлу Александровичу, – пробубнил в тишине Чернецов и обрушился на стул.

Вид у Чернецова тоже был не самый свежий. Морозов начинать не спешил. Какое-то время он смотрел прямо перед собой, потом медленно обвел взглядом всех собравшихся, и каждому показалось, что он остановился чуть дольше на нем.

– Итак, товарищи, без всяких там вступлений, как правильно сказал Геннадий Аркадьевич, без обиняков скажу, товарищи инженеры, положение у нас ка-та-стро-фи-чес-ко-е. – Такой тишины Зимонин не слышал еще никогда, с закрытыми глазами он готов был поклясться, что комната пуста. Морозов начал читать с листа, и шелест бумаги отдавался эхом: – На восемнадцатом заводе недостроены три ангара, цех для упаковки и отправки самолетов и инженерный корпус. На двадцать четвертом заводе не окончено строительство корпусов, местами требуется работа по устройству фундаментов для оборудования. Тридцать пятый завод, по сути дела, находится в недостроенном корпусе завода номер восемнадцать…

Морозов как будто шел разрушительной поступью по району Зимонина. Все это правда, но почему эти слова начальника лагеря звучат так фальшиво? Почему на этих собраниях даже самые правильные вещи, произнесенные вслух, искажаются, превращаясь в ложь? Зимонин попытался сосредоточиться и понять, откуда взялись такие мысли. Целый год он ходит на собрания, слушает о том, как они говорят одно и то же, но в Безымянлаге становится только хуже.

Павел Александрович прекратил чтение, снова взяв паузу.

– Что все это значит? Это значит, товарищи, что с 21 декабря в Безымянлаге вводится Сталинская вахта. Ненормированный рабочий день. Вам эти недели даются на подготовку. К остальным отделам эта информация поступит позже. Для вас, товарищи начальники, Сталинская вахта начинается с этого момента. Присутствие на территории обязательно для каждого, никаких отлучек, никаких болезней, никаких поездок в Куйбышев. Я лично буду инспектировать все районы каждый день. – Морозов перевел дух и сменил тон на более мягкий: – Вы каждый свои больные места знаете, в частности вдаваться не будем. Никаких отговорок я с сегодняшнего дня не потерплю. Все, что не будет готово к 30 декабря, за это ответите по всей строгости. У меня все.

Тишина не рассеивалась. Двое или трое что-то записывали. Зимонин, знавший о Сталинской вахте заранее, никаких эмоций не испытывал.

– Так, теперь переходим ко второму вопросу, – кряхтя, поднялся Чернецов. Стулья заскрипели, собравшиеся как будто научились дышать. – Это касается первого района.

Все собравшиеся почувствовали полное облегчение, а вот сердце Зимонина гулко ухнуло.

– Вопрос серьезный, товарищи. У нашего коллеги Александра Константиновича на районе творится черт знает что. В ночь с 29 на 30 ноября при разгрузке оборудования погиб заключенный. Главный инженер на станции не присутствовал, у него, видимо, были дела поважнее. 30 ноября на двадцать четвертом заводе разбился сварщик, Александр Константинович место происшествия присутствием также не почтил.

В зале раздались подобострастные смешки. Показательная порка была делом привычным. Обвинения надуманные, за последнее время с ускорившимися темпами строительства и огромным количеством зэков в лагере каждый день происходят десятки несчастных случаев и сотни смертей.

– Зря смеетесь, товарищи, это разгильдяйство главного инженера привело к тому, что группа заключенных похитила с территории завода бочку метилового спирта. У нас, товарищи, за ночь от отравления погибло сорок девять человек…

– Пятьдесят три, – поправил с места Шеин.

– Пятьдесят три! И это не все, товарищи инженеры, ситуация в связи с этим массовым отравлением сложилась вчера такая, что нам с Павлом Александровичем пришлось в чрезвычайном порядке ночью выезжать на участок. Дело чуть не дошло до убийств. Александра Константиновича там, на месте, не было, даже дозвониться до него не смогли. Где вы были вчера ночью, товарищ Зимонин?

Инженер молчал. Он убил пятьдесят три выродка из бригады Берензона, ему должны благодарность объявить, а они… Зимонин готов был встать и сказать.

– Можете не утруждать себя ответом, по вам видно, где вы были, – не дав высказаться, выпалил заметивший его реакцию Чернецов и, не переводя дух, поднес к лицу листок и зачитал: – Главного инженера первого района Александра Константиновича Зимонина освободить от занимаемой должности в связи с проявленной халатностью. На время проведения следствия ему запрещается покидать территорию Безымянлага.

Больше в зале никто не смеялся. Это была не порка, перед их глазами свершилась казнь.

– Под арест мы вас не сажаем из снисхождения к вашей молодости, – сурово сказал Чернецов. – Об инциденте этом никому не распространяться. Строго секретно. Теперь к другим вопросам. На время я беру на себя обязанности главного инженера первого района. С этим понятно. Что еще? Так. Перевести похоронную бригаду Мехзаводского участка в полном составе на Елшанский карьер. Совсем там распоясались.

Никто не знал, чем обрекла себя на смерть похоронная бригада, почему контроль выезда из лагеря ужесточается и, главное, почему Зимонина сняли с должности, а не ограничились выговором. Для страха, решил каждый про себя из сидевших за столом.

Чернецов наконец дочитал. Павел Александрович Морозов, казалось, заснул с открытыми глазами. Прошло еще несколько вечных секунд почтительного молчания. Наконец начальник лагеря медленно поднялся из-за стола, как будто вся тяжесть стройки лежала на его плечах.

– Надеюсь, всем все понятно. Вопросы есть? Тогда за работу, товарищи, – и, не дожидаясь вопросов, Морозов энергично вышел из комнаты.

Стулья загремели, начальники районов торопились выйти, обтекая Зимонина, как предмет мебели. С бывшим инженером остался только Шеин.

– Да ладно, Саш, не горюй. Могли ведь и… – Врач запнулся, вспомнив, что он в штабе. – Могло быть и хуже, а так просто отстранили. Подумай, ведь обвинения, по сути, не к тебе. Ты ж не виноват, что берензоновская бригада бочку украла, правда?

Зимонин хотел ответить, но, вспомнив, что друзей у него теперь быть не может, промолчал.

– Ну, не раскисай. Зато выспишься теперь. Тебе поспать надо, вставай, я тебя подброшу. – Шеин взял его под руку, помог надеть пальто и вывел из штаба.