Денис Драгунский - Мальчик, дяденька и я

– Если ты вырубил клиента, и клиент упал – не уходи! Не поленись, двинь ему по надкостнице, а то вдруг у него финарь в кармане. Ты уйдешь, такой гордый, не оборачиваясь, а он вскочит, прыжком догонит и финарь тебе в бок. Хорошо будет? Так что не поленись.

И дяденька своими башмаками два раза стукнул мальчика по ногам ниже колена. Мальчик два раза дернулся, и взвизгнул тоже два раза, и потом заскулил, сворачиваясь клубочком у стены.

– Теперь нормально, – сказал дяденька, отодвинул стул, уселся, щелкнул пальцами и крикнул буфетчице: – Еще три пива, пожалуйста! – И для понятности показал три пальца. И добавил по-латышски: – Lūdzu, lūdzu, trīs alus!

Мальчик завозился на полу, стоная и выплевывая кровь вперемешку с передними зубами. – Вставай, – сказал дяденька. – Сейчас пиво принесут. Вставай и не бойся. Мы тебя прощаем. Мы больше на тебя не сердимся. Ты его прощаешь? – обратился он ко мне.

Я во все глаза смотрел на дяденьку. Вот уж бы никогда не сказал, что он такой костолом. Я смотрел на его скромную фигуру очки, толстый нос – и ничего не понимал.

– Прощаешь? – спросил дяденька даже как-то чуточку угрожающе, показалось мне.

– Прощаю, прощаю, – сказал я.

– Эх, годы молодые, – сказал дяденька, вытирая носовым платком мальчикову кровь с кулака.

Мальчик тем временем встал и вежливо попросил разрешения пойти в туалет умыться. Дяденька разрешил.

– Эх, годы молодые, – повторил он. – Думал, уж все забыл, а руки помнят. Я, видишь ли, когда студентом был, занимался всякой такой штукой. Карате не карате, бокс не бокс, а так, на всякий случай, для уличных ситуаций. Даже не помню, как тренера нашего звали. А ты помнишь? – спросил он меня.

– Помню, – сказал я. – Помню, конечно.

Мальчик вернулся вполне умытый, только слегка прихрамывал. Ссадина на челюсти была заклеена туалетной бумагой. Губы сильно распухли, но это даже к лучшему. Не было видно, что у него выбиты передние зубы.

На столе уже стояли три больших пластиковых бокала с пивом. Пена оседала хлопьями, оставляя желтые мраморные узоры на стенках.

– Чин-чин, – сказал дяденька.

Мы сдвинули стаканы. Мальчик пил, наклонившись, почти положив голову на бокал, не беря его в руки. Наверно, руки у него еще дрожали.

– Главное, – сказал мне дяденька, – не требуй от него дальнейшего раскаяния. Тогда вы, может быть, подружитесь.

– Зачем он мне? – я пожал плечами.

– Ну нет так нет, – сказал дяденька, повертел головой, потом встал и пошел к буфету, объяснив, что сейчас принесет какую-нибудь закуску.

Когда у меня случилась та история с гарантированным приключением – остановка сердца, доктор Ансабергс и всё такое, – мы решили остаться еще на недельку и заказали номер в гостинице «Европа».

Мне не особенно приятно было снова останавливаться в «Европе», потому что я там жил, когда приезжал в Юрмалу с прежней женой.

– Ага, – сказал дяденька. – Правильно, правильно.

– Конечно правильно. Ну а что поделаешь?

– То есть удобства дороже морали? – спросил дяденька.

– А какая здесь вообще мораль? – возразил я. – Ну какая тут мораль? Ну при чем здесь вообще какая-то мораль? Ты что?

– Я ничего, – сказал дяденька.

– То-то же, дядя, – сказал я.

– Хамишь? – он поднял брови.

Я теперь знал, что он сильный и ловкий в драке, а главное, какой-то необузданный. Может на ровном месте устроить мордобой.

Но мне тоже не хотелось отступать. Я сказал миролюбиво, но твердо:

– Ни в коем случае! Я ни капли тебе не хамлю, и ты это знаешь. Я просто хочу сказать, что никакой тут морали нет, всё нормально и естественно.

– Всё нормально и естественно! – вдруг засмеялся дяденька. – А скажи, пожалуйста, тебя никогда не тошнит от этого? Вот именно от того, что так нормально и столь естественно? Что вот, мол, оно нормально и естественно, а все-таки – бэээ!

– Бывает, – сказал я. – А как же.

– Вот, собственно, это я и хотел уточнить, – сказал дядя. – Нормально, естественно, но слегка тошнит. Так и живем. Потом от этого бывают неврозы. Но ничего! – он уже как будто бы разговаривал сам с собой. – Девяносто процентов людей – невротики. А остальные десять – олигофрены.

– А как же шизофреники? – вдруг спросил мальчик.

У него уже зажила ссадина под глазом, и каким-то невероятным манером он уже успел вставить себе передние зубы.

– Какие шизофреники? – недовольно переспросил дяденька.

Мальчик, вспомнив недавнюю зуботычину, чуть-чуть отодвинулся от него, но возразил вполне независимо:

– Шизофреники? Да самые обыкновенные. Описанные Евгением Блейлером в одна тысяча девятьсот одиннадцатом году. В книге «Dementia praecox, oder Gruppe der Schizophrenien». В общем, шизики. Параноики. Острые психотики. Почто их-то забыли, дядя?

– Дурак, – сказал дядя. – Шизофреники – это те же невротики, только потяжелее. Среди олигофренов тоже бывают, но крайне редко. Казуистика.

– Мудро, – сказал я. – А у меня вот сердце отказало до того, как я переехал из «Белой совы» в «Европу», – сказал я, посмотрев на дяденьку. – Я был спокоен и счастлив. А первый раз у меня такой случай был вообще за десять лет до того. Тогда у меня вообще всё было о'кей.

– Да ничего у тебя не было о'кей, – сказал дяденька. – Не притворяйся. И не ври. Себе, главное, не ври.

Если бы на столе стояла тяжелая хрустальная пепельница, то я бы, конечно, молниеносно вскочил со стула, схватил бы эту пепельницу и раскроил бы дяденьке голову, как турок в прекрасном немецком фильме «Об стенку лбом». Там он это просто роскошно делает в ответ на издевательство своего приятеля: они сидят в баре, и он терпит-терпит, а потом вдруг прямо со свистом хватает со стола пепельницу, его рука описывает в воздухе полукруг – и прямо в висок этому парню.

Но пепельницы не было.

И потом, этот парень действительно оскорблял турка. Он впрямую говорил, что трахал его жену и даже, подлец, рассказывал как. «По-гречески».

То есть, безо всякого сомнения, заработал смерть. Там потом эту тетку чуть было не убили братья, потому что в суде выяснилось, за что, по какой именно причине этот турок убил приятеля. Как говорил товарищ Сталин, «давайте расчленим вопрос». Убить соблазнителя жены – это благородно и прекрасно. Но жена, которую соблазнили, – грязная изменница, осрамила семью, свою семью, своих отца с матерью, своих братьев. И поэтому ее тоже надо зарезать. Один адюльтер, а сколько кровищи! Плюс тюремное заключение за убийство в состоянии аффекта.

– У нас такое тоже случается, – вдруг сказал мальчик, как будто бы слыша мои мысли. – В России, например, от одного прыща погибло два композитора. Скрябин брился, срезал прыщик, заработал заражение крови и умер. А на похороны к нему пришел Танеев, простудился и тоже умер…