Алёна Жукова - Дуэт для одиночества

– Пожалуйста, – ответила она с мольбой в голосе.

Доктор открыл книгу и начал читать:

– Глава первая. Никогда не разговаривайте с неизвестными…

С этого дня Лиза начала заново учиться читать в том смысле, что прочитанное постепенно обретало хоть какой-то смысл. Не сразу, начала со странички, а потом втянулась и однажды, кинувшись к Лиманскому, заговорщицки прошептала:

– Я знаю, кто он, тот, который ко мне каждую ночь приходил. Я нашла его в этой книге. Даже имя его запомнила – Абадонна! Помните? Ну тот, которого Маргарита видит в хрустальном шаре глобуса. Она спрашивает Воланда, почему Абадонна не снимает очки, а тот ей отвечает, что он слепой и ему все равно, кто победит на войне. Я даже знаю, почему он мне трубу приносил – хотел, чтобы я со всеми воевала, и с вами тоже.

Доктор, с одной стороны, порадовался, что Лиза перестала ему хамить и «тыкать», перейдя на уважительное «вы», но стойкое зависание на идее общения с вымышленным персонажем опять его огорчило.

– Лиза, давай пройдем ко мне в кабинет и поговорим, – мягко предложил Лиманский.

Она согласилась.

– Твое состояние намного улучшилось, ты чувствуешь это, ведь так? – спросил доктор.

Лиза приветливо улыбнулась и подняла на него вполне нормальные, слегка заспанные глаза.

– Дорогой доктор, я знаю, чего вы боитесь. Например, того, что этот Абадонна будет преследовать меня. Не бойтесь, он ушел. С того дня, как вы принесли мне книгу, он не появлялся.

– А был ли он, Лиза? Подумай. Его же не существует вовсе, – он миф, который великий мастер, гениальный писатель Булгаков воскресил в своем романе. Знаешь ли ты, например, что его имя происходит от древнееврейского Аваддон – так называли ангела Апокалипсиса. В переводе это означает «прекращение бытия». У него есть еще и греческое имя, не помню точно какое, но что-то вроде Аполлиона, если не ошибаюсь, что значит «губитель». Как видишь, преопасный тип. А вообще-то он падший ангел. Красивое сочетание слов, правда? Падший ангел…

– Мне не нравится.

– Не понял, что не нравится?

– Зачем Булгаков его воскресил. Воскресил – значит, дал жизнь. Вот теперь этот губитель ко всем и лезет.

– Но это лишь образ – словесный портрет. У него нет плоти, его, по сути, – нет.

– Ему эта плоть не нужна. Но вы не беспокойтесь, я его прогнала. Спасибо за книгу. Можно я пойду? Хочу дочитать. Мне вот непонятно, почему он ко мне приходил именно такой, как в книжке.

– Это очень просто – подсознательно ты носила в себе этот образ с самого первого прочтения, и тогда, когда тебе было плохо, подсознание подбросило этого страшного типа. Он ведь страшный, правда? Ночные кошмары очень ясные и осязаемые – это частое явление при остром психозе.

– Но я ведь ее никогда НЕ ЧИТАЛА!

– Не понял, ты ведь ее искала. Кота вот припомнила, а потом и другие детали.

– У нас дома журналы были, бабушка Ася их прятала. Она говорила, вырастешь – прочтешь. Но я так и не прочла, а когда мы переехали, мама все журналы выбросила. А почему я вам про кота и про голову отрезанную рассказывала, не знаю. Может, Абадонна все это мне внушил?

Доктор с тревогой посмотрел на Лизу.

– Абадонна – плод воображения, он тебе ничего не мог внушить. И, скорее всего, книгу ты читала либо пролистывала, только забыла, а подсознание…

– Да я поняла уже. Сумасшедшая, что с меня возьмешь. Но я же выздоравливаю, правда? Вы же скоро меня отсюда выпустите?

– Выпустим, но ты должна быть очень осторожна. Мы об этом поговорим при выписке, ладно? А теперь иди, читай. Уверен, что душевные метания Мастера тебе интересны. Булгаков, что называется, был в теме.

Лиза опять улыбнулась, вынула из кармана скомканный листок с очередным рисунком незваного гостя в темных очках и разорвала на мелкие кусочки.

– Пусть летит туда, откуда пришел. Трубу жалко – красивая была, золотая, но рояль лучше. Можно мне иногда на том пианино играть, что в актовом зале стоит?

– Сколько душе угодно.

Теперь Лиза все чаще проводила время в зале, то слушая музыку, то играя. Некоторые не очень тяжелые пациенты приходили туда, как на концерты, и часами слушали гаммы и упражнения. Иногда она играла что-то из старого репертуара. Когда доктор Лиманский решил, что Лизу пора выписывать, возникла неожиданная проблема. К родственникам Лиза возвращаться не хотела, а предложение Анисовых переехать к ним оставила без ответа. Старики горевали и не могли понять, почему она молчит. Доктор тоже попытался выяснить, в чем причина ее нерешительности. Ответ показался ему забавным. Лиза долго по-детски юлила, отводила глаза, стараясь уйти от расспросов, как вдруг шепотом, словно раскрывая страшную тайну, сказала:

– Они будут заставлять меня играть по шесть часов в день, вот увидите. Я не выдержу.

Доктор пообещал, что поговорит с ними, и если это единственное опасение, то Лиза может быть абсолютно спокойна, заставлять ее никто не станет. Анисовым он объяснил, как непросто им будет с Лизой, что все может опять повториться, что даже лекарства не спасут, если опять ее потянет к бутылке. Еще он добавил, что возвращение пианистки может не произойти, а может, наоборот, проявиться нечто совершенно уникальное, но в любом случае – терпение, только терпение.

Рояль в квартире Анисовых занимал полностью центральную комнату, две другие расходились от него узкими рукавами. Он напоминал кита, запертого в клетку малометражной квартиры, и было абсолютно непонятно, как он сюда попал. Единственное объяснение, приходящее в голову, – дом выстроен вокруг рояля! В самом деле если не дом, то вся жизнь крутилась возле его величественной и значительной фигуры. Эмигрировать с хозяевами рояль не мог, он был невыездной, за рубеж выпускали инструменты только отечественного производства, поэтому Анисовы решили, что, когда дело дойдет до отъезда, сначала найдут стойло для их «рабочей лошадки», а хозяйский хлев пусть забирают городские власти, не жалко. Вся родня Анисовых уже выехала. Перестройка в стране набирала обороты, но до всяких полезных вещей, вроде приватизации и продажи жилья, дело еще не дошло, приходилось как-то выкручиваться – разменивать, прописывать, съезжаться и разъезжаться. Все это их мало занимало, а вот судьба кормильца волновала не на шутку. С появлением Лизы появились надежды все обустроить. Можно было сделать ей прописку, потом обменять их квартиру на однокомнатную, но главное, оставить их вдвоем – Лизу с роялем или рояль с Лизой, не важно. Что думал по этому поводу сам старик «Бехштейн», никто не спрашивал.

Он слегка дрожал и поскрипывал от усталости почти пятидесятилетнего рабочего стажа, мечтал об отдыхе, надеясь, что с годами его хозяева угомонятся, как на тебе, появилась новая мучительница по имени Лиза. Вначале ее появление не предвещало больших неприятностей. Она иногда подходила к нему, легонько касалась тонким пальчиком клавиш, вслушивалась, улыбалась и отходила. Роялю это нравилось, ее прикосновения были приятны, и он сожалел, что они столь кратковременны. Но вдруг, через месяц легкого флирта, девушка с азартом и диким упорством набросилась на клавиатуру и застучала по ней изо всех сил. Ей далеко не все удавалось, она злилась, начинала опять и опять. Это было невыносимо. Она работала по шесть, иногда восемь часов в день. Анисов даже отказывал ученикам и занимался только с ней. Таких мук рояль еще не знал. Измочаленный, охрипший, он стонал по ночам, боясь признаться себе, что с нетерпением ждет утра, чтобы поскорее почувствовать себя причастным к чуду. И чудо произошло, даже не одно и не два – все сразу.