Доктор Нонна - Жизни и судьбы

– Ну что, расслабился? – улыбнувшись, поинтересовалась Валентина, когда он восстанавливал дыхание, и потянула его в комнату. – Пойдем танцевать!

– Нет. Я домой, – отказался Григорий. Возвращаться в дымный скучный сумбур «празднования» совсем не хотелось.

– Ну вот еще! – недовольно протянула девушка. – Что еще за фокусы?

– Там бабушка… одна. Я пойду.

– Я с тобой! – решительно заявила Валентина и, подумав, робко добавила: – Можно? А то, правда, разъедемся все скоро. Знаешь, меня в Муром направляют. Я так боюсь, жуть. Хорошо хоть, в поликлинику, а не в практическую хирургию. А то я бы им там такого наоперировала…

Они целовались всю дорогу – в метро, на улице, на лестнице – и в квартиру вошли, не размыкая объятий.

– Бабуль, я дома! – сообщил Григорий, но ответа не дождался.

– Давай тише, – шепнул он Валентине. – Она заснула, наверное. Я посмотрю.

Но уже возле бабушкиной двери он знал, что именно увидит.

Часа через три – после телефонных звонков, «Скорой» и прочей тупой суеты – Григорий обнаружил, что Валентина вовсе не ушла, а сидит, скрючившись, в дальнем углу его комнаты.

– Извини. Мне показалось, что нехорошо сейчас бросать тебя одного, – смущенно объяснила она.

Нет, конечно, Григорий ничего себе не позволил в эту ночь. Да он и не смог бы – как, когда перед глазами еще стояла бабушка, ставшая… телом. Таким же, какие он вскрывал в анатомическом театре.

Они молчали, только Валентина сильно прижималась к нему. Такая горячая, такая живая, что потом Григорий думал, что, если бы не она, к утру он точно потерял бы рассудок.

– Ты можешь остаться еще? – спросил Григорий, когда в шторы начали бить первые солнечные лучи. – Ничего делать не нужно, просто… просто рядом побыть. Можешь?

– Конечно. Что ж ты один-то будешь. Вдвоем легче, – она осторожно погладила его пальцы.

Мать с отцом прилетели к самым похоронам. Среди толпы бабушкиных коллег они смотрелись диковато – как папуасы на литургии.

После поминок, пока Валентина перемывала гору грязной посуды, мать утащила Григория в его комнату, прикрыла дверь и зашипела:

– Ты где эту… эту нашел? На ней же пробы ставить негде! Лимита лимитой! Ясное дело, на квартиру нацелилась, но ты-то включи уже голову, а не другое место!

– Мам, ты чего? – изумился Григорий.

– Мы там гнием на этом Баренцевом море, я уже все, что можно, себе застудила, а эта… нате, приперлась на готовенькое! Гони ее, чтоб сейчас же и духу тут не было! Да присмотри, чтоб не стащила чего!

Григорий посмотрел на чужую женщину, которая почему-то называлась его матерью, раза три глубоко вздохнул…

– Ты можешь располагать этой квартирой, как тебе вздумается. Ты ведь ближайшая родственница? Родная дочь! – он сплюнул прямо на пол. – То есть прямая наследница. Вот и наследуй. Посуду сама домоешь. Валентина! Пойдем отсюда.

В комиссии по распределению чуть со стульев не попадали, когда Григорий – лучший студент, надежда курса! – попросил распределить его в Муром.

– Как же так?! Сам профессор Тихоновский просил направить вас к нему в клинику!

Но Григорий стоял, как скала. У него… семейные обстоятельства, и вообще он пока не чувствует себя достаточно уверенно, вот наберется практического опыта, тогда можно и к профессору Тихоновскому попытаться. А опыт лучше всего набирать в глубинке.

Расписался Григорий с Валентиной перед отъездом – без всякой торжественности, без гостей, лишь бы побыстрее. Муром ему неожиданно понравился: зеленый, тихий, патриархальный, уютно разлегшийся на Окском левобережье. И городская больница на первый взгляд показалась вполне приличной. В общем, все бы ничего, если бы не быт. Григорий, конечно, не ждал московского комфорта, но, горожанин до мозга костей, почти с ужасом глядел на выделенное молодоженам жилье: печка, во дворе – поленница, за ней щелястая дощатая будочка – «удобства».

– Да ты что! – радовалась Валентина. – Зато водопровод есть! Подумаешь – дров наколоть. Вот воду с колодца таскать – это и впрямь умаешься. Особенно зимой. Да ты не беспокойся, я ж деревенская, я все это умею. И ничего страшного, обживемся.

И Валентина безропотно, даже радостно взяла на себя все бытовые проблемы: она же не терапевт, по вызовам не ходит, провела прием в поликлинике, можно и своим хозяйством заняться, ей совсем не трудно. Да и учебники надо все заново перечитать, а то Гришенька как начнет операции обсуждать, она лишь глазами хлопает, дура необразованная – только и славы, что с дипломом. Нет уж, раз такого завидного мужа отхватила, надо соответствовать. Она даже стол научилась сервировать «как в лучших домах». Ну и что, что салфетки и скатерти пачкаются со страшной скоростью, а грязной посуды при этом получается в три раза больше – Гришенька ведь из профессорской семьи, он так привык, а ей воды нагреть, постирать и лишние приборы перемыть совсем не трудно, правда-правда.

Григорий, ничего этого не замечая, почти поселился в больнице – и оперировал с утра до ночи, и с послеоперационными пациентами, бывало, сидел. Медсестры, конечно, свое дело знают, но пациентов много, а на санитарок надежда плохая. Недоглядишь – они и кровать толкнуть могут, а то и капельницу зацепят. Одной из них Григорий устроил разнос, увидев, как та моет пол – повозила шваброй в центре палаты, и все. Да как так можно, поражался он, это же больница, а не вокзал!

– Вот и мыл бы сам! – провинившаяся с грохотом швырнула швабру. – За такую зарплату дураков нет надрываться! Приперся из своей Москвы и будет тут еще правила устанавливать!

Медсестры Григория тоже недолюбливали. Не операционные, конечно, те его боготворили, а палатные. Подумаешь, задремала на дежурстве – так на ночных все так делают, чего такого. Но он сам выкладывался по полной – это помогало забыть и о бабушке, и о блестящих возможностях, от которых он отказался, – и не желал делать скидок никому: медицина не терпит расхлябанности, не можешь работать как следует – уходи семечками торговать.

– Вы бы помягче с ними, коллега, – увещевала его анестезиолог Берта Семеновна. – Работать-то и так некому, зарплаты у них копеечные, а на двух ставках, сами знаете, каково. Устают они, да и семьи почти у всех. Вот у вас сыночек родится, тоже небось дневать и ночевать тут перестанете.

– Откуда вы знаете? Вы что, ясновидящая? – изумился Григорий.

– Да вы что, коллега! – она засмеялась. – Городок-то крошечный, мы тут все друг про друга знаем.

– Но с чего вы взяли, что мальчик будет?

– Да ладно вам! У нашей Алевтины, ну, из гинекологии, глаз – рентген. Только-только сердечко у маленького начнет прослушиваться – а она их слышит рано-рано, – и тут же определяет, девочка или мальчик. И всегда в точку. Она вашу Валечку недели две назад смотрела, сказала – сын у вашего гения будет.