Андрей Геласимов - Фокс Малдер похож на свинью

– А что говорит Антон?

– Откуда я знаю, что он говорит?

– Ты что, с ним не разговаривал?

– Нет. А чего мне с ним разговаривать?

– Ладно, на этой остановке выходим. Пойдешь со мной. Ты еще будешь нужен.

Лучше бы я спросил – зачем.

– Лида! Ты меня слышишь? – закричала она, как только мы поднялись к двери Лидии Тимофеевны. – Это я – Лена.

– А может, лучше позвонить? – сказал я. – Или постучать хотя бы?

– Я звонила уже тысячу раз. Тихо!

Я затаил дыхание и прислушался. В квартире действительно кто-то был.

– А вдруг это воры?

– Перестань. Они что там, по-твоему, уже целых два дня сидят?

– А может, Лидия Тимофеевна уехала на выходные, а в квартиру пустила кого-нибудь?

– Лида! Это я – Лена! Открой!

За дверью полная тишина.

– Лида, открой. Я теперь все знаю.

В ответ ни звука.

– Ты слышишь меня? Я знаю все. Я знаю, почему ты не открываешь дверь.

– А может… – начал я.

– Тихо!

Она чуть не треснула меня по затылку.

– Я знаю, почему ты плакала в учительской три дня назад.

– Откуда ты знаешь?

Голос раздался буквально в десяти сантиметрах от нас. Глухой и совсем непохожий на голос Лидии Тимофеевны. Как будто она говорила откуда-то из-под земли. Я даже вздрогнул от неожиданности. Все это время она стояла прямо напротив нас.

– Открой, Лида, я тебе все расскажу.

– Откуда ты знаешь?

– Со мной здесь друг Антона.

Секунд пять из-за двери не доносилось ни звука.

– Какой друг?

Елена Николаевна быстро посмотрела на меня.

– Тебя как зовут? – еле слышно, одними губами спросила она.

– Саша.

Я ответил точно так же тихо.

– Это Саша, Лида. Его зовут Саша.

– Какой Саша?

Голос Лидии Тимофеевны звучал ровно, без всякого интереса.

– Это новенький из 10 «а». Антон просил его кое-что тебе передать.

Вот этого я от нее не ожидал. Чего угодно ожидал, но не этого. Выпучился на нее и стою как дурак.

– Ты слышишь, Лида?

А на меня она даже и не смотрит. Как будто все так и надо. Как будто я должен тут просто запеть от радости.

В этот момент щелкнул замок и дверь чуть приоткрылась.

– Что он просил передать?

На нас смотрело лицо Лидии Тимофеевны. Но это было только ее лицо. Самой ее как будто здесь не было. Тень отца Гамлета – женский вариант.

Или полгода в Освенциме.

– Лида…

Такого Елена Николаевна, видимо, все-таки не ожидала. Старый вопрос – верите ли вы в загробную жизнь?

– Боже мой, Лида…

– Что он просил передать?

– У тебя такое лицо…

Лидия Тимофеевна молча развернулась и исчезла в глубине квартиры. Дверь осталась открытой. Ей, кажется, было плевать на дверь.

Елена Николаевна осторожно переступила порог и потянула меня за собой. Внутри было темно. В единственной комнате и на кухне окна были закрыты шторами. Как в склепе. Свет почти не просачивался. Наверное, хозяева увлекались фотографией. На кухне шипел невыключенный телевизор.

После нормального освещения в подъезде я лично ничего не видел. Стоял посреди комнаты как истукан и просто не знал, что мне делать. Елена Николаевна ориентировалась лучше меня. Она сразу двинулась к окну и хотела отодвинуть штору.

– Не надо!

Голос Лидии Тимофеевны прозвучал откуда-то из угла. Приглядевшись, я различил там большое пятно. Может быть, кресло, а может, она там просто стояла. В углу. И смотрела на нас.

– Что он просил передать?

– Я не знаю, – сказала Елена Николаевна. – Пусть Саша тебе расскажет.

И дернула меня за рукав.

Видимо, думала, что если дернуть меня за рукав, то все получится круто.

Типа, рукав – это такой выключатель. Дернул за него – и понеслось.

А ни фига.

Стою как долбонавт. Исследователь неведомого пространства.

– Что он просил передать, Саша?

– Он просил передать…

Тут, к счастью, снова вмешалась Елена Николаевна.

– Ты что, с того вечера еще не переодевалась?

Она наконец привыкла к темноте и, видимо, что-то там разглядела.

– Отвяжись.

– Ты ложилась спать или нет?

– Отвяжись.

– Ты что, три дня не спала?!!

– Отвяжись, говорю. Что он просил передать?

– Я вызываю «Скорую»!

– Ты сейчас вылетишь отсюда, если не заткнешься. Что он просил передать? Саша, ты меня слышишь? Отвечай.

Я понял, что мой час настал. Момент истины. Некуда отступать.

– Он… просил узнать у вас… насчет домашнего задания. Для параллельного класса.

С девочкой Мариной тоже все оказалось непросто.

Блондин Гоша, который умел играть на гитаре. Вечные проблемы с блондинами.

Одноклассники обращались к нему «Гоня». Всеобщая любовь и симпатия. Ласковый мальчик с ласковым именем. Папа летал на больших самолетах в разные страны и города. Первый в школе японский магнитофон, фирменные джинсы и жевательная резинка «Лелики-Болики». Мои деньги оказались с дырками. Какая тут конкуренция? Хорошо, если разрешат где-нибудь рядом потусоваться. Но любовь – зла. Приходилось страдать.

Ранний период творчества Михаила Юрьевича Лермонтова. Байронизм и разочарование в жизни.

«О, девятнадцатый век! Тоска по Востоку.

Поза изгнанника на скале».

Другой поэт, но все равно очень верно. «Леликов-Боликов» никогда на всех не хватает. Хоть в нашем веке, хоть в девятнадцатом. Отсюда и байронизм.

«Над седой равниной моря гордо реет кто-то гордый».

Бесконечный интерес к смертным грехам. Под каким номером идет гордыня?

Но неожиданно помогла история с Лидией Тимофеевной. Пока Елена Николаевна нервничала и шушукалась в школьных коридорах со мной и с Антоном насчет того, чтобы убрать из темной квартиры весь уксус, бритвы, таблетки и тому подобное, в школе кое-кто обратил на это дело внимание.

Не слепые же.

Девочки в шестнадцать лет крайне любознательны. Особенно насчет уксуса и таблеток. Вернее, насчет обстоятельств. Примеряют на себя ситуацию. Всегда.

Проблема – как устоять? И надо ли?

Но в этот раз они ничего не знали. Просто почувствовали. От этого чувства родился интерес. В том числе и ко мне.

Она сама первая подошла. Видимо, наше трио показалось ей любопытнее жевательной резинки. Не в каждой школе молодая учительница то и дело уединяется с двумя выпускниками.

– А что она все время вам говорит?

– Ну… ты знаешь… я не могу тебе все рассказать…

В общем, она попалась. Гоня со своей гитарой пролетел, как его папа пролетал над Парижем. Плавно кружась. Снижаясь концентрическими кругами.

Начался период любовной лирики Пушкина.

До потери сознания.

Екатерина Михайловна, в отличие от меня, строго выполняла свои обязательства по заключенному пакту о ненападении. Если я разболтал об этой истории по крайней мере уже двум человекам, то она методично работала над моим аттестатом. Старый, наивный человек.