Ариадна Борисова - Весь апрель никому не верь

– Что ж ты такой дикий, малыш?

– Матюша не дикий, просто мальчики не любят целоваться, – заступилась Элька.

Он нашел в себе силы пробормотать: «Извините» и побежал в ванную. Там, намылив папину вехотку, до скрипа растер ею лицо. В темноте под зажмуренными веками снова и снова приближалось к ямочке на щеке липучее розовое кольцо, как щупальце кальмара в телефильме о морских животных. Матюшу чуть не вырвало от гадливости. Он испугался, что папа женится на тете Оксане, и придется называть ее мамой, а она, получив власть над ними, будет целовать их, когда захочет.

В комнате посвежело от благоухания расколотых огурцов и снега – так пахло от арбуза. Матюша взглянул на алые полумесяцы в тарелке, и – о, гибкие переливы детского настроения! – праздник тотчас вернулся к нему. Пусть незваная и нежеланная, тетя Оксана улыбалась так сердечно, так по-доброму, спеша подать в знак примирения самый большой и лакомый кусок! Матюша торжественно принял подношение двумя руками, как красный командир принял бы саблю, и по уши погрузился в прохладную спелость уходящего лета.

Мокрый до пояска шорт, он поднял осоловелое лицо, только исчерпав упоительный источник до бело-зеленого дна, и увидел перед собой сказочное деревце в керамическом ведерке. Мало того, что звенящий саженец щедро цвел серебристыми и медными монетками, на его верхней ветке вызрел совсем уж фантастический плод – командирские часы!

Секрет волшебства был прост: необыкновенные «листья» распустились благодаря изоленте, ножницам и терпению Снегирей, но сначала Матюша, как Буратино, поверил в существование денежных деревьев. Первым делом, конечно, снял часы – лучшие на свете! Часы с синим мерцающим циферблатом и фосфористыми цифрами вдоль забранного блестящим железом круга. Велосипед подождет!..

Дядя Костя переодел племянника в чистую футболку и застегнул на его запястье черный кожаный ремешок с дополнительно проверченной дырочкой. Не один Матюша догадался, какой подарок затейники вручат Робику через неделю: Элька помахала рукой с часиками и заговорщицки подмигнула. Ловко распределились на весь август дни рождения друзей: в начале месяца у Эльки, в конце у Робика, а у Матюши между ними.

Сплошным удовольствием было собирать с деревца мелочь! Стараясь, конечно, не поранить хрупкие веточки. Под предводительством дяди Кости дети побежали тратить капитал в парк. Заречный район замыкал город, «хрущевки» стояли на отшибе в полуобъятии черемуховой рощи; парк зеленел с другой стороны перед шустрой речкой, увенчанной автомобильным мостом – как вьюн-непоседа солидной шляпой.

Друзья испытали стойкость своих вестибулярных аппаратов на множестве аттракционов и сфотографировались на память с Чебурашкой, немного печальным без крокодила Гены. Крокодил стоял у пивного ларька, задрав одной рукой зубастую голову в черном лаковом котелке. Поперек волнистой шеи под галстуком-бабочкой зияла жутковатая щель, из нее высовывались чьи-то сложенные трубочкой губы и сдували пену со стеклянной кружки. Дядя Костя тоже выпил пива. Дети атаковали автомат с газированной водой, выдававший ее с малиновым сиропом за три копейки и за одну без сиропа. За все расплачивались «буратинскими» денежками. Сами! По словам Робика «пъёвели вьемя здойовски» (он не выговаривал букву «р»). Короткая толстая стрелка в часах Матюши шла, шла, шла и дошла до цифры шесть с половиной, когда веселая компания вернулась из парка.

После ужина дядя Костя удалился к себе. Матюша с содроганием ждал прощальных поцелуев тети Оксаны, но она никуда не делась. Потягивая через соломинку прозрачное вино, она бесконечно болтала о чем-то с папой и хохотала. Матюшу страшно раздражал ее прыгучий смех – словно кто-то, стоя на макушке горы, швырял вниз горсти камешков. Они раскатывались глухо, с прерывистым шорохом без всякого звона.

Тетя Оксана вообще много смеялась и любила кого-нибудь поддразнить, особенно Робика. Всякий раз спрашивала, будто забыла: «Мальчик, тебя как зовут?» – «Ёбик», – тихо отвечал Робик, зная, что она потешается над его произношением. «Не расслышала, – притворялась тугоухой тетя Оксана, – повтори, пожалуйста». – «Ёбик! Ёбик!» – кричал Робик со слезами. Матюша тоже готов был закричать, чтобы не слышать, как она хохочет.

Вот и сейчас тетя Оксана швыряла и швыряла свои камешки, швыряла и швыр… Он зажал ладонями уши – камешки зависли в воздухе, открыл – и:

– Пора спать, сынок.

– Спокойной ночи, папа.

– Я тут не один.

– Спокойной ночи, тетя Оксана, – пробормотал Матюша, глядя в окно, и вдруг вспомнил имя волшебника за облаками: Христос. Мальчик из старшей группы уверял, что Христос исполняет желания, если хорошенько попросить. Только нужен его портрет, сквозь который в небе открывается окошко.

В детской Матюшу ждали подарки Робика и Эльки – железный пистолет, на вид взаправдашний, и книга. Жаль, что папа не почитает перед сном, зато можно поговорить вслух с мамой.

Рассказывая ей о денежном дереве, часах и парковых играх, Матюша привычно рассматривал изученное до мелочей лицо в рамке. Он догадался, что мама живет в небесном городе, где волшебник сидит у окна. Туда не долетает самолет с тетей Оксаной, но доносятся слова с земли. Портрет мамы, вероятно, тоже отворяет створки облаков, ведь она слушает Матюшу и видит. Он развернул перед ней страницы подаренной книги. На картинке какой-то геройский мальчик боролся в море с акулой. Другой с улыбкой вылетел из пасти крокодила. За подвиги победителей наградили мороженым… Следующую картинку мама разглядывала одна – сын уснул.

…Держа в руках душистый ломоть остуженного солнца, освещая им путь, Матюша пробирался в руинах торта, как муравей в разрубленном мухоморе. Бисквитный лабиринт открывал впереди все новые и новые закоулки, сахарные клубничины скатывались с пены крема Матюше на голову и на изрытую чьими-то ногами тропу. Стены сочились сиропной влагой. Выхода не было.

Внезапно прямо из стены выдралась перепончатая зеленая лапа. Не успел Матюша вскрикнуть, как крокодилья лапа выхватила из рук его солнце и втянула в пористую мякоть. Стало темно. Матюша проснулся и увяз в такой же липучей темноте. Он заставил себя встать, выбежал во мрак коридора и помчался в папину спальню, из-под двери которой брезжила полоска света. Распахнув дверь, вначале испытал миг облегчения, приветствуя безмятежное сияние бра…

На отцовской тахте странно горбился живот тети Оксаны. Натянув до подбородка одеяло, она таращилась на Матюшу испуганно и смешливо. Подозрение, что сон продолжается, утвердили в нем ее торчащие из-под одеяла ноги, неестественно вывернутые пятками вверх.

– А где папа?