Ариадна Борисова - Весь апрель никому не верь

Во фразе «все познается в сравнении» угадывается тайное утешение: пожалел человек кого-то и, проведя переоценку своих мелких проблем, облегчил душу. Матвей вообразить не мог, как жестоко винила себя Федора. По сравнению с ее покаянием угрызения его совести были ничтожны, но эта мысль нисколько его не утешила.

Обожаемый сестрами дед… Чудовище. Разделив будущее внучек, он все детство с методичным упорством убивал в старшей личность. Единственный человек, с которым она чувствовала спокойствие и защищенность, сознательно обрек ее на одиночество. Если бы не он, Федора не выросла бы такой отстраненной от людей, такой безразличной к себе.

Матвей принялся обдумывать уловки, которыми намеревался постепенно поколебать ее отчужденность, рассчитывая на помощь Анюты и надеясь, что понятливая девочка будет прилежно хранить тайну «отцовства». Он хотел, чтобы Федора увидела в нем не просто человека, нежданно свалившегося из прошлого сестры, но независимого от этого прошлого друга.

Увидев обморочное лицо выбежавшей на лестницу Эльки, Матвей понял: с папой случилось несчастье. Ступени ощутимо завибрировали и поплыли под ногами. Федора с девочкой, коробками, баулами остались далеко, где-то на краю земли.

…С папой действительно случилось несчастье: умер его брат.

Вчера вечером Элька вызвала «Скорую» и увезла папу в больницу. Дядю Костю соседи отправили в морг.

Стены покачивались перед глазами, сквозь шаткий бетон проступало живое лицо дяди Кости. Элька, это неправда? Это… правда?! – Матюша, вот ключи… Забыв о вражде с Ватсоном, Элька обняла обоих. Они долго стояли, держась друг за друга втроем на обрыве лестничной пропасти, и опомнились только от плача ребенка. Анюта испугалась, увидев лицо Киры Акимовны, свесившей голову с перил верхнего этажа. Несмотря на угасающее зрение, старуха узнала Федору и, ничему не удивляясь, ответила на ее тихое приветствие. Девочка инстинктивно прижалась к Матвею. Прости, маленькая, виновато подумал он, приезд в «папин» город сулил тебе незнакомые радости, а обернулся жуткой сказкой с горем взрослых и бабой-ягой. Подхватив Анюту на руки, шепнул:

– Не бойся, старушка не страшная, у нее просто лицо такое.

– Почему?

– Поранилась.

В опустевшей квартире было оглушительно тихо. Тяжкий гул тишины, нарастая, давил на ушные перепонки. Матвей внес вещи. Федора с потерянным видом стояла у двери.

– Ну что вы? Вон моя комната, располагайтесь.

Она виновато сказала:

– Вам не до нас. Наверное, нам лучше побыть где-нибудь до вечера.

– Где?! – развел он руками. Не было сил на уговоры, вообще на слова.

Федора молча сняла свое пальто и курточку с Анюты. Матвей попытался собраться с мыслями. Стряслось непоправимое, о чем он и предположить не мог, но, что бы ни произошло, он отвечал за них и не имел права ни расклеиваться, ни тем более раздражаться. Женщина утомилась в поездке, ребенок был голоден. Время подошло к обеду.

Матвей наскоро смыл с себя пот и грязь дороги – вот так бы еще смыть беду. Вчерашний предмет легкомысленных шуток, смерть будто преследовала его, с лошадиной ухмылкой наблюдая очередное поражение, и слепила глаза. Выйдя из ванной, Матвей невольно зажмурился – за окном во все необъятное небо золотился день, стекло настенных часов пасло солнечных зайчиков в зеркале прихожей. Вспомнилось, что надо завесить чем-то зеркала.

– Федора, вам придется похозяйничать самой. В холодильнике котлеты и пачка пельменей. Я поеду к отцу.

Гул в голове продолжался, перешел на все тело, как после похмелья. Нереально плоские улицы, лишенные обычной пространственной глубины, расступались желтоватыми графическими волнами, словно фрески египетских гробниц. Автомобили стояли на парковке плотно. Оставив машину на боковой улице, Матвей побрел вдоль пик чугунной ограды. Больница, белое фойе, белые коридоры, воздух слоится запахами лекарств и меди – так пахнет кровь?.. Женщина в белом за стеклянным окошком сказала: сейчас обед, потом больные будут отдыхать, приходите после четырех. Обратно к машине – самоходный биомеханизм в броуновском движении, Матвей взошел по инерции на знакомое крыльцо, бывали тут с другом. Взглянув вопросительно, девушка в высоком чепце подала рюмку водки.

Он это заказал? Зачем? Мертвая тишина контузила его в родном доме час назад, – возможно, поэтому хотелось забвения, свободы от гула в крови. Внутри прокатилось мягкое химическое тепло, но не вытиснуло гулкого звука из тела. Вокруг в несвободном воздухе мельтешили элементы жизни, спорной, как иллюзион, и придавленной неопровержимым фактом смерти дяди Кости. Дышать стало нечем, Матвей ушел, не допив.

Повтор белого, белого, мутит (не фиг было столько курить), отделение кардиологии, люди в белых халатах, вы к кому? К Снегиреву? Сын? Ваш отец в реанимации, состояние стабильное. Из-за повышенной вероятности инфаркта было произведено стентирование коронарной артерии. Не волнуйтесь, жизни ничего не угрожает. Увидеться можно завтра. Похороны? Да, нам известно, что близнец. Очень жаль, очень. Обычно мы недолго держим в больнице пациентов после такой операции, но за вашим отцом придется понаблюдать. Надо исключить осложнения. Выпишем, когда здоровье и, главное, желание жить полностью восстановятся. Постарайтесь поддерживать в нем позитивный настрой, насколько это возможно в вашей ситуации…

«Жизни ничего не угрожает», кроме смерти брата. Что бы такое придумать, чтобы папа пережил ее и жил дальше? Дяди Кости нет, у него не спросишь… Нельзя думать об этом. Нельзя терять самообладание, нужно как-то сконцентрироваться в сиюминутности.

Элькина дверь отворилась, вышли Элька и Великанова. Наверное, смотрели в окно и увидели машину. Великанова пробормотала слова соболезнования, хотела еще что-то сказать и стушевалась. Элька пояснила: на днях жильцы съехали с квартиры дяди Кости, и он сдал ее Наде. Родители у Нади рядом, удобно… кто ж знал? Великанова осмелела, попросила позволения остаться в квартире, пока не подыщет другое жилье.

На время наезда родственников Матвей собирался поселить туда Федору с девочкой, а после видно будет, и почувствовал себя загнанным в тупик. Надя, как ни странно, сразу поняла, предложила привести гостий к ней, если согласятся. Приезд Федоры подозрительно быстро обрастал разговорами. Распространению слухов, конечно, успел посодействовать Робик… Значит, помирился с Элькой?

Помощь пришла с неожиданной стороны. Из скрипящей двери высунулась трость Кикиморовны, затем перевалила через порог она сама. Подслушивала, понятное дело, это ее обычное времяпровождение, если нет политических передач, – что-что, а слух у старушки сохранился отменный. Нагнулась и заявила без обиняков, что заберет Федору с ребенком к себе. Матвей засомневался – лицо соседки давеча испугало девочку.