Ариадна Борисова - Весь апрель никому не верь

– Чтоб вас, гав-гав, душманы, гав, на талибан порвали!

С легкой руки соседки завязался разговор об афганской войне. Дядя Костя сказал, что с моджахедов сполна надо спросить за наших погибших пацанов… И Вика внезапно завелась.

– Не кажется ли вам, что разглагольствования о мужском боевом духе и военном предназначении опасны? Что они бесчеловечны… и – лживы?! Развороченная земля, трупы в лужах крови, страх, смерть… ради чего? Ради кого, если на твоей родине не палят пушки? Матери по всей стране получают цинковые гробы вместо сыновей. Тысячи гробов – только потому, что наши власти стремятся укрепить свои позиции в чужой стране!

– У любой страны такое желание, – возразил папа. Вика оборвала:

– Да, подавить чьи-то реформы, прибрать к рукам мир! Вторая мировая никого ничему не научила. Но мы-то в ней были хоть освободителями! А сейчас? Правительства ведущих стран страдают какой-то паранойей, в Кремле тоже не миротворцы сидят, вспомните Пражскую весну… Пропаганда отлично натаскана на спекуляцию любовью к родной земле. Паразитирует на патриотизме, дурит людям мозги, превращает мужчин в сборище маленьких гитлеров. И снова мы обречены на возвращение ненависти! На потерянные поколения и убийство мальчишек… Вам нечего сказать?

Вопрос она задала после минуты минорного, словно поминального молчания. Матюша заметил, с каким удовольствием мужчины наблюдали за Викой во время ее эмоционального всплеска. Задело, что не восприняли Викины слова всерьез. Беседа об «афгане» не была первой, подобные разговоры велись и при тете Оксане. Вот уж она-то откровенно зевала. Благовоспитанно прикрыв рот ладонью, но откровенно…

– Ты у нас, Викочка, оказывается, либералка, – усмехнулся дядя Костя.

– Просто здравомыслящий человек, – сказала она сухо.

– Здравомыслящая женщина, – поправил папа с невинной кротостью.

– Викочка, давайте оставим кесарю… Никто не хочет войны, и мы отслужили свое. Не народные мстители, просто солдаты запаса. Но присягу помним. Она в нас, как штык, сидит.

– Ну, лишь бы голову не пробила, – улыбнулась Вика.

…В некотором смысле Матюша был признателен Серому и белобрысому. Благодаря им он узнал, что на свете живет такая чудесная девушка – умная, задорная, с не очень-то покладистым характером и толковым мнением обо всем. Викин негромкий чистый голос приятно разнообразил домашнее трио. Со Снегирями она могла проспорить на всякие темы до позднего вечера. Друзья Матюши, да и сам он называли ее просто по имени, на «ты», без всегдашнего присловья «тетя». Вика, как девчонка, с упоением играла с ними «в чтецы». Становясь чтецами по очереди, они накидывали покрывало на нее, присевшую за спиной, и прятали руки назад, а вперед из-под мышек высовывались ее бойко жестикулирующие руки. Испытанием было с выражением прочесть стихи и ни разу не сбиться, не засмеяться, пока ухохатываются остальные.

Стихотворение «Случай в подъезде» Мусы Джалиля [1], любимого поэта Матюшиной бабушки Мариам-апы, Робик читал без тени улыбки, а проказливые руки почесывали его голову, норовили сунуть палец в нос и вообще жили бурной личной жизнью. Матюша с Элькой животы надорвали от хохота… Потом Вика рассказала о судьбе Джалиля. Фашисты заключили его, раненого, в концлагерь. В плену поэт помогал бежать военнопленным, и некоторым удалось вынести тексты его стихов. Веселый «Случай в подъезде» вошел в список почти ста стихотворений «Моабитской тетради», озаглавленной так по названию тюрьмы. К бывшим пленным на Родине относились с подозрением, и несколько доставленных ими поэтических тетрадей пропали бесследно в ведомствах, отвечающих за государственную безопасность. Джалиль не узнал ни об этом, ни о том, что будет посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. Его казнили в берлинской военной тюрьме Плётцензее…

Робик закрыл лицо ладонями – заплакал. Вика сначала растерялась. Потом, погладив голову Робика, мягко сказала, что ему нечего стыдиться за своих соплеменников. В концлагерях по всей стране также погибали немецкие антифашисты. В то время нацизмом – воинствующей манией величия – были поражены не только немцы, но и люди других национальностей, даже народы. Больная идея превосходства одной нации над остальными, увы, не редкость на земном шаре, а Германия – великая страна, ей есть кем гордиться. Германия подарила миру множество талантливых композиторов, художников, поэтов, писателей и ученых. Вика вспомнила об австрийском естествоиспытателе Конраде Лоренце. Ученый был нацистом, в войну служил в вермахте, потом попал в советский плен и отрекся от своих убеждений. У него много интересных трудов и книг, – например, замечательная книга о собаках «Человек находит друга»… Ловко переменив тему, чтобы успокоить Робика, Вика принялась обсуждать с ним и Элькой приключения книжных собак. Матюша, знакомый только с «Соленым псом» и «Алым», позорно молчал.

Он решил срочно пополнить свой незначительный читательский запас. Записался в библиотеку и скоро так увлекся, что с трудом выныривал в явь из бумажных странствий. Путешествия в глубину невероятных событий, проекция на себя неиспытанных чувств, – о, Матюша полюбил книги! Чтение захватило его неискушенный ум, а позже стало частью жизни.

Как-то раз отправились по грибы. Осень выдалась торопливая, ранняя, уже в августе в зелень вкрапилась медь. Лес, полный крепленых солнцем запахов, отчаянно боролся с увяданием. Черные кружева тлеющих грибниц издавали странно заманчивый душок моховой прели. Неопытная Вика набрала в корзинку поганок. Матюша выкинул их и рассказал все, что знал о грибах. Ему повезло вывести сборщиков на «ведьмино кольцо» – четко очерченный круг свежайших желтых маслят, мелких и блестящих, как латунные пуговицы. Вика, по ее словам, в жизни ничего подобного не видела и смотрела на Матюшу так, будто он сделал всемирное открытие. Во все глаза. Во все свои весенние глаза.

Чуть пригашенные диоптриями очков, они сияли и тогда, когда обесцветилось небо. В ожидании Вики Матюша учил уроки на подоконнике, вглядываясь в дождливое окно. Ее высокая легкая фигурка с мальчишескими плечами летела в дымчатом моросе с остановки, точно стебель под несорванной чашечкой зонта.

Первому снегу Вика радовалась, будто первому в жизни. Бегала с Матюшей в кафе «Эскимо» у парка. Брали сливочное в бумажном пакете навынос, уверенные, что в снегопад мороженое вкуснее. Пышный пух лежал на шапках, снежинки забивались в челки и вынуждали Вику то и дело протирать очки. Нежные хлопья опускались бесконечно, неправдоподобные в своей невесомости, и неправдоподобным был парк – перевернутое в облачных сугробах небо. «Вот мы уйдем, а елки в балетных пачках поплывут в танце маленьких лебедей», – сказала Вика.