Александр Снегирёв - Я намерен хорошо провести этот вечер

У ворот кладбища мы остановились, тяжело дыша и счастливо улыбаясь.

Я впервые обернулся, чтобы проведать урну.

На сиденье ее не оказалось. Я посмотрел ниже.

На коврике, среди наваленных инструментов и всякого автомобильного хлама лежали две половинки сосуда под гжель, раскрывшегося, словно переспелый плод. Жестяная капсула была открыта, серая пыль лежала горкой.

– Ты что, не завинтил крышку? – спросил я и добавил нецензурное слово.

– Не ругайся при мертвых… – сказал Витька. – Наверное, забыл завинтить.

Я разглядывал гаечные ключи и промасленные тряпки, наваленные на коврике в ногах заднего пассажирского места. Теперь весь этот хлам был густо посыпан серым порошком.

– Вазу скотчем замотаем, порошок веничком сметем, – нашелся Витька.

Мы взялись за дело. Я сметал веником прах с инструментов в коврик, а Витька обматывал вазу скотчем.

Очистив все инструменты и сложив их на газетку, я аккуратно вынул резиновый коврик, наполненный прахом, из машины и с помощью воронки для масла ссыпал все в склеенную вазу. Под конец в сером ручейке праха мелькнул клок собачьей шерсти и окурок. Вытряхивать прах обратно и перебирать уже не хотелось.

– У тебя что, собака есть? – спросил я Витьку.

– Булька была, умерла сто лет назад. Мама ее постоянно в машине расчесывала, дома она не давалась, а в машине пожалуйста… от страха, наверное.

– Да уж… и окурок… бабушка табачный дым на дух не переносила, деда всю жизнь пилила за папиросы. И собак.

Я постучал ногой по тыльной стороне коврика, чтобы выбить остатки праха.

– Если все тело бабушки изначально было в этой вазе, то, интересно, каких частей теперь не хватает? – рассуждал я.

– Думаешь, здесь была вся бабушка?

– А как же… – неуверенно сказал я.

– Я слышал, в урны насыпают только часть праха. Вряд ли целая бабушка поместится в такой маленькой вазочке, – заявил Витька со знанием дела.

– А куда же они остальное девают? – спросил я.

– Не знаю, смывают, наверное, в канализацию или фасуют по пакетикам и продают в качестве удобрения для цветов.

– Все равно мне как-то неуютно, может, из-за нас потерялись бабушкины уши или грудь… – сказал я через минуту. – А грудью она очень гордилась. Она у нее здоровая была, сейчас такую уже не встретишь. – Погрузившись в размышления, мы вошли в ворота кладбища с гжельской вазой, хрустящей от скотча и похожей на осиное гнездо.

Взяв напрокат лопату, мы разыскали нашу семейную могилу, где Витька быстро выкопал ямку. Я бережно опустил в нее урну. Урна застряла на половине. Витька намотал слишком много скотча. Или выкопал мало. Диаметр урны-свертка превышал отверстие в земле. Я взял лопату и расширил отверстие. Урна все равно продолжила упираться, и мне пришлось поднажать и даже тюкнуть сверху каблуком.

Забросав место захоронения землей, мы попрыгали сверху, утрамбовали, постояли молча пару минут и пошли к машине.

– Девчонкам квартира нравится, цветы поливаю… – рассказывал я бабушке, стоя на ее могиле через полгода.

Приближался Новый год. Мы с женой ждали множество гостей. Раньше Новый год проходил так: мы молчаливо сидели перед телевизором с моим детским приятелем Сашком, а иногда еще и с одинокой женщиной Мариной, подругой жены. Больше к нам никто не приходил. Из года в год мы слышали одно и то же:

– Нам не с кем оставить детей, – оправдывались одни.

– Мы улетаем на острова, – врали другие.

На самом деле никто не хотел к нам идти. Мы скучные люди и жили в то время в обшарпанной пятиэтажке в двадцати минутах езды на автобусе от конечной станции метро. Кого заманишь в такую дыру в Новый год? Только Сашка и Марину. Вот они к нам и приходили. Сашок, слегка слабоумный паренек, жил с престарелой мамашей, которая укладывалась спать в девять, несмотря ни на какие праздники. Кроме нас, его никто в гости не звал. Если бы позвали, думаю, даже слабоумный Сашок к нам бы не сунулся. А так он с радостью торчал в нашей однушке до самого утра. Потом тщательно брился моей бритвой, требовал свежий кофе и только после этого отправлялся восвояси. У Марины же было сильное косоглазие и богатый любовник. Когда любовник уезжал на Новый год в командировки, Марина приходила к нам. В существование любовника мы не верили. Мы считали, что Марина сочиняет. А в те годы, когда Марина к нам не приходит, она просто сидит дома одна, а потом говорит, что провела Новый год с этим самым любовником. Сашок проявлял к Марине интерес, выражавшийся в глупом похохатывании, но она редко удостаивала его взглядом даже хотя бы одного глаза. В этом году все изменилось.

Нет, мы не стали остроумнее, а пятиэтажка не превратилась во дворец. Впрочем, не совсем… Поздней осенью одинокий дядюшка моей жены умер во сне от сосудов и оставил после себя просторную квартиру в величавой жилой громаде напротив монастыря. Дядюшка, наследство… Прямо как в книжке. Жена оказалась единственной дядюшкиной наследницей, и мы тотчас въехали в апартаменты, похожие на музей. Ко всему прочему, у дядюшки имелся магазин в переулке у Бронной. Торговали там вещами, очень похожими на антикварные. «Салон Людовик Четырнадцатый».

В одночасье мы разбогатели. Не успел я разобраться в бухгалтерских книгах салона, а жена только-только сменила дядюшкино постельное белье на собственное, как наступило тридцать первое декабря. В квартиру начали поступать гости. Откуда им было взяться? Дело в том, что у дядюшкиного салона была целая армия постоянных клиентов, уважаемых членов общества. Всех их объединяло отсутствие изысканного вкуса и острое желание создать вокруг себя атмосферу старины. Эти господа и дамы скупали у дяди, а теперь у нас подделки работ известных мастеров, мебель «под старину», а также вековой давности документы и фотографии, которые выдавали потом за фамильный архив, создавая себе таким образом родословную. Самых верных своих клиентов дядюшка всегда звал на Новый год в гости. Мы с женой решили не прерывать традицию.

Первым пришел Сашок.

– Кудрявая хата, откуда взяли? – раза четыре поинтересовался Сашок. Он спрашивал бы еще, невзирая на ответы, но жена положила ему большой кусок торта, и Сашок, радостно чавкая, заткнулся. Алкоголь Сашку был противопоказан. На праздновании восемнадцатилетия он впервые выпил рюмочку и через пять минут попытался овладеть собственной мамашей. Она отбилась, оглушив сынка противнем с холодцом. С тех пор Сашку не наливают, а компенсируют спиртное сладостями.

Едва Сашок умял первый кусок торта и взялся за второй, как в дверь позвонили. Явилась Марина. Увидев темные картины на стенах, пузатые комоды в углах и сверкающие люстры на потолке, Марина пожалела, что ее любовник не смог прийти.