Александр Снегирёв - Я намерен хорошо провести этот вечер

Тут его лицо исчезло с экрана, сменившись кремлевскими курантами. Пробило полночь.

– Ура! – завопили гости. Особенно горланил Сашок. Марина смотрела счастливыми глазами сразу во все стороны. Борода пылко ее расцеловал.

Все лучились радостью. Вдова помощника депутата достала из сумочки мобильный и продемонстрировала фотографию картины, которую реставраторы обнаружили под слоем краски купленного ею недавно натюрморта. «Ранний Тициан, – с грустью призналась вдова. – А поверху было Ренуаром записано. Не знаю, что делать, смывать полностью Ренуара, чтобы Тициана было видно, или половину смыть, а половину оставить. Но тогда неэстетично получается». Гости уважительно кивали.

Они загалдели и принялись хвастать коллекциями, предками и прочим сочиненным, купленным аристократизмом. Тут я заметил, что Шантеклера делает помидористыми губками какую-то многообещающую фигуру. Подав мне таким образом знак, она вышла в коридор.

Мое сердце заколотилось. Я сглотнул. Шум и крики будто остались за невидимыми дверями, я слышал только стук своего сердца, которое почему-то стучало не в груди, а в голове. Я выпил рюмку и вышел следом.

Справа, в ванной комнате, шумела вода. Я медленно пошел к светящейся щели под дверью. Она была не заперта. Я толк– нул ее.

Королева Шантеклера стояла у зеркала и подводила губы. Вода просто так лилась из крана.

– Вы? – Шантеклера наигранно удивилась моей наглости.

Я хотел было ответить: «я», но изо рта не вырвалось никаких звуков, кроме слабого писка.

– Что же вы оставили гостей?.. – Стесняясь самого себя, я неловко схватил Шантеклеру и принялся целовать как-то косо, не метко, куда попало.

– М-м-м, губы! Зачем в губы?! Я же их только накрасила! – недовольно шипела она. – Можно и так.

Я перестал ее целовать, резко развернул задом к себе, задрал платье.

– Возьмешь меня на яхту? – спросила она, опираясь руками о раковину.

– Возьму, возьму.

Минут через пять я пошел на кухню, чтобы сделать вид, что провел все время там, раскладывая закуски. Шантеклера осталась в ванной поправлять макияж.

«Как, оказывается, здорово быть богатым», – думал я. Я бросил взгляд в окно – шел снег. Всю предновогоднюю неделю стояла нулевая температура, неподходящая для зимних торжеств. Теперь черное небо сверкало салютами, лунный серп норовил спихнуть крест с купола монастыря, пруд серел свежим льдом, с горки катались дети и взрослые.

– А пошли кататься с горок, – сказал я сам себе. – Всем кататься на санках! – крикнул я, вбежав к гостям.

На секунду все смолкли, даже Сашок прекратил вопить «ура». Я даже решил, что все догадались про нас с Шантеклерой, но тут помогла жена.

– Отличная идея, в этом есть что-то эксклюзивное.

В последние две недели она полюбила это слово.

Я стащил с антресолей непонятно откуда взявшиеся у дядюшки детские санки, деревянные, вполне пригодные для катания, и мы гурьбой, прихватив закончившую краситься Шантеклеру, отправились к монастырю.

Горка была не слишком крутой, но зато и не слишком короткой. Разнообразие вносил поворот, который спускался к самому пруду. Первой решила съехать жена. Она лихо понеслась вниз и, выбросив из-под полозьев веер снега, исчезла за поворотом. Все зааплодировали. Спустя несколько мгновений жена уже скакала обратно на вершину, громко хохоча. Такой счастливой я ее видел впервые. Даже когда дядюшка умер и оказалось, что нам причитаются все его авуары, жена не радовалась так непосредственно. Следующим, издав радостный вопль, съехал Борода. Вдогонку, не дожидаясь санок, кубарем скатился Сашок. И гостей словно прорвало – все ринулись вниз, позабыв про чины и возраст. Кто на картонке, а кто и попросту на заду. Промелькнула дочь рыночного охранника с мамашей, за ними вниз головой ринулся ассистент пластического хирурга, следом молочный господин из супермаркета, за ним пациентка ассистента и снова моя жена в обнимку с визжащей Мариной.

Борода тем временем поднялся и передал мне санки. Я поставил их на склон и встретился взглядом с Королевой Шантеклерой. Хоть она и стала теперь покоренной вершиной, нельзя было не признать ее прелесть. Глаза сверкали, словно дорогой кафель в салоне сантехники, а губы напоминали переспевающие плоды. Я любезно предложил Шантеклере санки. Она уселась на них передо мной. Моя рука коснулась ее талии, я склонился к ней, и наши дыхания смешались.

– Позвони мне, – шепнула Шантеклера, вкладывая в мою ладонь бумажный квадратик. От нее пахло шампанским.

– Конечно, – дыхнул я в ответ портвейном. Я быстро вошел в роль, хотя раньше женщины мне своих телефонов не совали. Да и женщин-то я до этого вечера знал немного: моя мама – раз, жена – два и Марина – три. Какие уж тут телефоны.

Я бы хотел сесть позади нее, съехать с горки вместе, прижаться, покувыркаться. Но деревянные санки не были рассчитаны на двоих. Я разбежался и толкнул их. Шантеклера понеслась с горы, оглашая окрестности громким кличем эффектной женщины. Ей вторили остальные: и те, кто поднимался вверх, и те, кто копошился внизу. Я понесся следом, подложив под себя картонку. Я рассчитывал слегка навалиться на Шантеклеру в конце горки.

Стремительно долетев до поворота, я повернул к пруду, ничего не видя перед собой, кроме белого вихря. Хоть благодаря модной коротенькой курточке я и нагреб в трусы снегу, но чувствовал, что мир вертится вокруг меня.

Я затормозил у самого пруда. Сзади раздавались вопли гостей, которые собирались съехать «паровозиком». Я огляделся. Никого. Я огляделся внимательнее и что-то возбужденно промычал. Никто не отклик– нулся.

Заметив следы санок, рассекающие свежий сугробик на берегу пруда, я пополз.

Берег в этом месте был низким, как бортик ванной, не больше. Следы полозьев заканчивались на самом его краю. В метре от берега в свежем льду зияла черная водяная дыра. На поверхности дыры плавали санки. Сзади донесся рев, он приближался. В следующий миг в меня врезался «паровозик» гостей. Локомотивом был Сашок.

– А что это у тебя санки в пруду плавают? – проорал Сашок. – Сейчас я их достану.

Он сполз ко льду, подцепил саночную веревочку палкой и вытащил их на берег.

– Ты чего санки в воду бросил, дурила?! – продолжал орать Сашок. Хотя, может, он и не орал, а просто все вокруг затихли. – Смотрите, как я могу! – завопил Сашок и пополз к дыре.

Тишина стала, что называется, звенящей. Сашок тем временем сунул голову в черную воду и не вынимал ее целую вечность.

– Двадцать пять секунд! Как Кусто! – выкрикнул Сашок, отряхиваясь по-собачьи.

Гости продолжали молчать.

– Спорим, никто так не умеет! – настаивал Сашок. – Спорим на сто рублей!

Желающих спорить не находилось.