Александр Снегирёв - Я намерен хорошо провести этот вечер

– Расскажите, где вы черпаете вдохновение? – поперла на меня ведущая.

– В любви, – не задумываясь, ответил я, твердо решив ввернуть максимальное количество слов «любовь» в наш разговор.

Спросив еще что-то дежурное про любовные романы, ведущая посмотрела честными глазами в одну из камер и сообщила выпуклой линзе номер телефона, по которому телезрители могут задать вопросы. Номер в тот же миг высветился призывными красными цифрами на электронном табло на стене. На таких табло в Амстердаме бегут рекламки секс-шоу, где можно посмотреть на совокупляющиеся парочки и целые группы. Не выдержав паузы, ведущая перешла к вопросам от телезрителей. Тут я, впервые за день, удивился. Программа будет показана минимум через месяц, и нет никакого прямого эфира, никакой комнаты с коммутаторами, принимающими звонки взволнованных почитателей любовных романов, а телефон, номер которого сообщила ведущая, стоит где-нибудь в вахтерской со снятой трубкой. Да и нет никакого телефона вовсе. Это бессовестное надувательство меня искренне развеселило. Я подумал про аудиторию канала, про одиноких старушек с окраин, которые через месяцок-полтора увидят меня по телику и начнут крутить диски своих устаревших телефонов, чтобы расспросить про любовный роман.

И вот человек, притворяющийся автором любовных романов, начал отвечать на вопросы, присланные несуществующими телезрителями. «К счастью, меня не увидит никто из знакомых. Мое поколение такие передачи на таких телеканалах не смотрит…»

Сочиненные сценаристом мариванны и верконстантинны негодовали: одна требовала к ответу современных безграмотных писателей, ляпающих в своих сочинениях многочисленные ошибки, другая вопила: «Где великий русский роман девятнадцатого века?», третья язвительно интересовалась, отчего так беден язык и фантазия молодых авторов. Судя по всему, сценарист, мужчина он или женщина, был человеком немолодым, уж больно вопросы отдавали нафталином. Я добросовестно отвечал, стараясь быть серьезным, но меня так и подмывало заявить мариваннам и верконстантиннам, что писатели безграмотны, язык беден, а великий русский роман вообще неизвестно где, в том числе и потому, что телефон, заявленный на табло, не работает. Но моей книжке нужна реклама, и я сделал вид, что все так и должно быть.

Вечером, проверяя почту, я наткнулся на письмо-рассылку от организаторов помощи детям-инвалидам. Искали добровольца для посещений маленького мальчика, от которого отказались родители. Я удалил письмо, так и не разобравшись в графике посещений. Я пошел смотреть телик, притворившись сам перед собой, что не получал никакого письма.

Интересно, долго ли я еще так смогу? Однажды я сделаю выбор. Это случится, когда я начну захлебываться. Тогда я либо смирюсь, чувствуя, как галстучек на моей шее затягивается все туже, либо начну барахтаться и еще некоторое время продержусь на плаву.

Через месяц позвонила координаторша и сообщила, что эфир состоится в четверг. Канал с названием приюта у меня не ловился и своего появления на экране я не видел. В пятницу, когда я стоял, облокотившись на стойку, рядом нарисовались две поддатые девицы.

– Ваше здоровье, – салютнул я девицам стаканом.

– Мы знакомы? – прищурились они.

– Нет, но это легко исправить, – лихо заявил я низким голосом, считая этот тембр сексуальным.

– Вспомнила! Ты бабские романы строчишь! – озарило одну из девиц, и они зашлись хохотом, скаля ровные зубы и растягивая красивые, обведенные помадой рты.

Жена вышла из душа распаренная. Мокрые волосы, розовая кожа.

Он к ней, она ни в какую. Он на второй заход, а она как начала. Мол, пусть не мешает собираться. Сам бездельник и ей работать мешает. Ей выходить, а он ее тискает. Лучше бы подбросил. Хотя куда ему – его же прав лишили. А он только рад: по вечерам пьет, по утрам дрыхнет, а в остальное время только и думает, как бы к ней пристроиться. А она ради семьи разрывается, маникюр вон весь облез, туфли износились, а новые купить некогда.

И еще много разных обидных слов.

Сначала он улыбался, потом улыбался и делал вид, что критикой его не проймешь, а потом стал требовать повторить.

– Повтори, что ты сказала.

Мол, если все так плачевно, как она утверждает, если она прозябает с ним в то время, когда могла бы развернуться, если их чувства разодраны ее несвежим маникюром и раздавлены стоптанными туфлями, то надо прекращать это взаимное страдание, не откладывая, и он уходит прямо сейчас.

И она повторила.

Весьма доходчиво. Душ не размягчил ее нрав.

Повторила, но лазейку оставила.

Выходило, что он, конечно, бестолочь, лентяй и психически неуравновешенный, но пользу приносит: например, оплачивает квитанции. Пускай ее деньгами, но все же. Она ненавидит бумажки, и для нее это спасение. А еще с ним в постели не скучно.

Одним словом, замяли, но огонек тлел. И чтобы огонек этот не сжег их семейные узы и в первую очередь его самого, он решил его затушить – повидать другую. Взял из заначки сколько было и пошел. Да и вообще он соскучился по другой, с весны не видались.

Другая жила с престарелой, но сохранившей музыкальный слух бабусей, весьма щепетильной. Рассчитывать на взаимность в этой обители нравственности не приходилось, и он решил заманить другую в уютный романтический отельчик неподалеку. Даже преду– смотрительность проявил – справился заранее о наличии свободных номеров.

Встретились на оговоренном месте. Она сделала крюк, чтобы его подхватить. Только он уселся рядом на пассажирское, как она пошарила на заднем сиденье, не оборачиваясь, нащупала пакет, протянула ему и велела выбросить в урну.

Зная ее натуру и вовсе такому обращению не удивившись, он выставил ногу на тротуар, и тут она закричала:

– Стой! Не тот пакет!

Вырвав из его рук пакет, в котором угадывались очертания туфель, она всучила ему другой, набитый пустыми бутылками из-под воды и упаковками от женских средств гигиены.

Он выбросил, они тронулись.

На дорогу она смотрела изредка, все больше на тачскрин. Вела переписку и увлечена была очень. Даже какое-то наигранное увлечение демонстрировала. Как ребенок, напоказ погруженный в учебник. Его она слушала вполуха и на вопросы отвечала как бы нехотя.

Три или четыре светофора они общались таким образом, после чего он раскрыл ей свой интерес.

Что тут началось…

Да ни за что.

Да у нее жених уже почти год, и никто, кроме него, ей не нужен.

Она просто не может ни с кем, кроме него.

Было тут, правда, недели две назад с одним…

Он вспомнил, что недели две назад она ему писала, что очень хочет, а у него с женой был как раз хороший период, и он отказал. Значит, кто-то другой согласился.