Александр Снегирёв - Я намерен хорошо провести этот вечер

И вообще, о каком почти годе верности жениху она говорит, если еще в марте, когда бабусю удалось упечь в санаторий, она позвала его на бокал шампанского, а потом провожала до лифта голой?

Все эти очевидные и логические аргументы он, однако, не стал приводить. Она тем временем предложила просто поговорить. Как друзья. Ее смартфон булькал. Улыбаясь, она мазала пальцем тачскрин. «Поговорить» означало послушать ее. И он стал слушать.

Она любит читать. У нее целый список книг, которые она планирует прочитать уже три года, но все никак не подступится. А читать еще бабуся ее приучила. В детстве она водила ее в церковь и даже записала в церковно-приходскую школу. А когда она из той школы выпустилась, то первым делом решила девственность потерять. И обалдела, как же это, оказывается, круто.

Услышав про церковь, он потянул руку к ее большому лифчику, но получил отпор.

Отпихнув его, она принялась жаловаться. Машина старая, вчера сгорела последняя фара, заправиться толком не на что.

– Увидишь заправку, останавливайся. Зальем полный бак, – вклинился он, удивившись себе.

Она прервала переписку и впервые за вечер посмотрела ему в глаза.

– Ты хочешь оплатить мне полный бак? – уточнила она. – Это дорого, литров пятьдесят.

Он подтвердил намерения, напомнив, что так ничего и не подарил ей на день рождения. Бензин – прекрасный подарок для любовницы: сгорел – и забыли.

Поглядывая на него с подозрением, любопытством и некоторой настороженностью, сдерживая радость, она повернула в сторону ближайшей заправки. Сказала, это близко. Она часто там заправляется. А еще там классные сэндвичи. Сказала много, как облагодетельствованный, пребывающий в радостном возбуждении человек. Слушая ее, он подумал, что владеть женщиной, оплачивая ее топливо, по-своему забавно.

Скоро смартфон снова принялся настойчиво булькать. Покончив с благодарностями, она погрузилась в переписку, захихикала и сунула вспыхнувший экран ему под нос. Нашла способ отблагодарить – проявила доверие. Мол, погляди, можно так мужику писать или глупо?

Он вчитался в облачка, полные кокетливой дребедени.

– Глупо. Но ему понравится.

Она хмыкнула и кликнула «отправить».

Пока стояли в очереди к заправочным шлангам, она перегнулась назад, упершись большим лифчиком ему в плечо. Достала тот самый пакет, который он чуть не выбросил, и вытащила из него изящную, похожую на породистого зверька, туфлю из серебряной кожи, на высоком каблуке и с густо-красной подошвой.

– Лабутены. Пятьсот баксов. Он подарил, – назидательно сообщила она, скинула лодочку и просунула смуглую ступню с розовыми ногтями под серебряные ремешки.

– Застегни, – велела она, перекинув на него ногу и опершись о дверцу.

Он туго затянул ремешок. Хотел чмокнуть розовые ногти, но решил – лишнее.

Минивэн, стоявший впереди, укатил, место освободилось, сзади загудели.

Выскочив из машины, она принялась красоваться, прихрамывая, как инвалид детства, у которой одна нога короче другой. Поджав левую в лодочке, она стояла на одной правой, взнузданной серебром, подкованной густо-красным.

«Хороша?» – вопрошало ее смеющееся лицо и раскачивающееся тело канатоходки.

Она в самом деле была хороша, и лишь одно встревожило его. Ее пальчики с розовыми ногтями были чрезвычайно напряжены. И хоть серебряные ремешки и сдерживали смуглую ступню, ногу и все тело, но пальчики покраснели, наморщились, а ногти потемнели. Ему показалось, что пальчики упираются из последних сил, что неуклонно сползают к краю и вот-вот соскользнут.

Она сунула шланг в горлышко голодного бензобака, а он пошел оплачивать эти предстоящие десятки литров. Заначки, которую он припас для веселеньких часов с ней, хватило и еще немного осталось. Возвращаясь, он увидел, как она воркует над тачскрином, и его свет озарял ее черты.

– Ни один мужчина никогда не заливал мне полный бак. Хочешь, подброшу тебя до метро? – сделала она царственное предложение.

Она так разошлась, что вызвалась подвезти его не просто до ближайшей станции, а до станции, на которой ему предстоит пересадка. Только сигарет по дороге надо купить.

Остановились у магазина.

– Сбегаешь? – попросила она, но, опомнившись, пошла сама.

Заглушив мотор, она забрала ключи, а он остался сидеть в тишине, свесив руку в открытое окно, за которым лежал июльский вечерний воздух. Мимо катили седаны, хетчбэки и кроссоверы, и в них были люди. Пешие люди шли по тротуару. Внутри домов горели огни. Он подумал, что до метро осталось всего ничего. Да и не хочет он лезть ни в какое метро, а вполне доберется каким-нибудь наземным образом.

Он вылез из автомобиля, захлопнул дверцу и увидел на заднем сиденье пакет.

«А ведь могут спереть», – подумал он, открыл дверцу, взял пакет, закрыл окошко и пошел в противоположную от метро сторону.

Вскоре его телефон переполнился неотвеченными вызовами, а позже – оскорблениями и угрозами. Вернувшись домой, он припрятал пакет, а на следующий день встал пораньше, вытер туфли начисто и преподнес жене вместе с утренним кофе.

Смотри, любимая. Красная подошва, серебряные ремешки, пятьсот баксов. И размер твой. А пакет фирменный не взял, потому что с приятелем встречался, не хотелось его дороговизной покупки смущать. Откуда деньги? Заработал. Есть еще те, кто его ценит.

Жена обрадовалась, но как-то с оглядкой. Надела один, надела второй. Оба впору, и выглядит очень даже. Жена вертелась перед зеркальной дверцей шкафа-купе, то подгибая коленки, то распрямляя, то расставляя ступни, то ставя их вместе. На этих серебряных каблуках с красной подошвой она стала какой-то другой. Не такой, как после душа, но тоже очень волнующей. Он приблизился и положил руки на две выпуклости ее фигуры, показавшиеся ему в тот момент особенно привлекательными.

– Погоди. – Она нагнулась расстегнуть ремешки.

– Оставь, это волнует.

– Но мне неудобно. – Она сняла туфли, одну за другой.

Сняла и зачем-то к самым глазами поднесла. И ногтем свеженаманикюренным ковырнула. И понюхала.

И рассмеялась.

– Говоришь, фирменный пакет не взял, чтобы не пугать друга? Это же кожзам. Подделка, да еще ношеные. Долларов десять – красная цена этой красной подошве.

Жена сунула разоблаченную обувь ему в руки и босая ушлепала в ванную. Глядя на туфли в растопыренных ладонях, на красные подошвы, он услышал, как щелкнула задвижка, и подумал, что его руки тоже очень красны.

Накинув на голову розовый капюшон, я вышел на улицу. Небо синее, из окон светит солнце. В клумбе тают корки снега, стекая на тротуар черными ручейками. Снег цвета слежавшегося пепла, усеянный накопившимися за зиму бычками. Гигантская пепельница потекла. Повсюду едкий запах нитрокраски – оранжевые рабочие красят лавку желтым. Почки разбухают. Вроде как Господь набрал полный рот зеленой краски и сбрызнул мир, как хозяйка сбрызгивает белье перед глажкой. Снова апрель.