Александр Снегирёв - Как мы бомбили Америку

– Что ты там про меня пиздишь? – крикнул он.

– Я говорю, что ты страдаешь без исповеди.

– Че за хуйня?

– Робин спрашивает про церковь! Она предлагает свозить нас в церковь для черномазых, где она прихожанка.

– Мы там танцуем и поем, вам понравится! – приплясывала Робин, вспомнив воскресные службы.

– Мы твои, Робин!

– А потом куда-нибудь заедем, съедим по чизкейку, – причмокнула Робин, и я представил крошки чизкейка на ее сочных губах…

– О чем разговор? – вмешалась вошедшая на кухню Марианна.

– Мы с Робин в воскресенье едем в церковь! – похвастал я с наивностью ребенка, рассказывающего гостям, что видел, как мама трогала папу за писю.

– В какую церковь? – уточнила Марианна голосом приветливым, но ледяным.

– В мою. – Робин и Марианна были как две чайки: Робин первая схватила кусок, но подлетела более сильная Марианна, и Робин вынуждена была отдать ей добычу.

– Ребята, – обратилась Марианна к нам нежным, не терпящим возражений голосом. – Вы православные, и вам надо ехать в православную церковь.

– Бог для всех един… – завел было я известную песню. Воображаемые крошки чизкейка на губах Робин еще стояли перед моими глазами.

– В воскресенье мы поедем в нашу греческую православную церковь! – торжественно перебила Марианна мой толерантный вздор.

Мы виновато топтались и больше не возражали.

– Мы с радостью поедем в церковь, Марианна.

– Правильно, ребята. Я знала, что вы уважаете Бога. Бога надо уважать. А ты, Робин, поменяй скатерть на седьмом столе, клиенты нашли пятно.

В воскресенье мы отправились в церковь. Марианна устроилась между мной и Юккой на заднем сиденье. Впереди скучала Мишель. За рулем была Лица.

– Перестройся в левый ряд! Не пропусти поворот! Забыла, какой мы сделали крюк из-за тебя в прошлый раз?! – Марианна без умолку дергала дочь, но та сносила приставания с ангельским терпением.

Церковь находилась милях в пятидесяти, неподалеку от города Ньюпорт-Ньюс. Это было современное бетонное здание с белыми стенами и цветастыми иконами. Православные греки в отличие от русских позволяли себе сидеть во время службы на скамейках. Вставать требовалось только в определенные моменты. Сославшись на головную боль, я не вставал вообще. Встал только в конце, когда раздавали булочки и сладкую жидкость, не похожую на церковное вино.

Марианна вела себя набожно, но в меру. Крестилась, но ниц не падала. Девочки же разделились: Мишель с трудом сдерживала презрение к происходящему, а Лица тихо молилась. Юкка, когда все крестились, делал рукой что-то неопределенное, поглядывая на меня. Я же ориентировался по остальным. Вокруг стояли одни пожилые греки. Все друг друга знали.

После службы к нашей компании подошел мужчина с густо набриолиненной шевелюрой.

– Очередной претендент, – буркнула Мишель. Мужчина поцеловал ей руку.

Мы отошли покурить.

– Не знаю, – Юкка вдруг проявил несвойственное для него желание поговорить на отвлеченную тему. – Бог, конечно, крутой чувак, но я бы продал душу дьяволу.

– За сколько?

– Тысяч за двадцать.

– У тебя снова повысились ставки, – усмехнулся я.

– В Таллине за десятку можно нормальную однушку купить. Пять маме, пять себе.

– Правильно, часть вложить, а часть промотать.

Мы задумались.

– И все-таки маловато, – нарушил я тишину.

– Ну, можно за пятьдесят.

– Маловато.

– Двести.

– Мало.

– Лимон!

Миллион – серьезная сумма. Я не представлял себе, что такое миллион, но подозревал, что очень много. Перед глазами поплыли роскошные женщины, автомобили, яхты.

– А что такое лимон? Дом на Рублевке и какая-нибудь шалава капризная. Ну может, две шалавы. А дальше что?

– Как что? – удивился Юкка. – Живешь себе и ничего не делаешь.

– Но душа-то ведь штука серьезная. Ее назад не получишь, а лимон быстро кончится. Жизнь, воры, налоговая. Спросят: откуда взял? Ты что им скажешь? Ребята, я душу продал. Такие сделки, мол, налогом не облагаются.

– С налоговой можно договориться.

– Все равно мало! Да пускай даже два лимона или десять. Души-то нет! Люди низко себя ценят, а потом оказывается, что все души в мире были проданы по дешевке.

– А сколько не дешево, по-твоему?

– Нисколько. Все мало.

Юкка замолчал.

– Ты не обиделся, Юк?

– Нет, я просто думаю.

– О чем?

– Я думаю, что дьявол – это подчиненный Бога. Бог же его создал. Он, как министр, возглавляет один департамент, а Иисус – другой. Искушение и прощение.

– Но дьявол же сбежал от Бога.

– Разве от Бога можно сбежать?

– Получается, что, продавая душу дьяволу, на самом деле продаешь ее Богу?

– Конечно. Добро и зло – одно и то же. Спор о добре и зле напоминает ситуацию, когда стоишь под душем и споришь сам с собой, что мыть, руки или ноги.

– Ты, я вижу, стал философом, – сказал я.

– Противоположность добра не зло и ненависть, а равнодушие…

– Круто ты завернул…

– Это не я, это мне Макс рассказал, с философского. Он бухал на Казанском вокзале с одним бомжом, бывшим доцентом. Тот ему и не такое рассказывал. Он, кстати, спас Москву от нашествия бесов.

– Как это ему удалось?

– Этот доцент, то есть бомж, почувствовал, что грядет пришествие Антихриста, и решил осенить Москву крестом. Знаешь, что он сделал? Он взял карту метро, обнаружил, что красная и зеленая ветки пересекаются, образуя крест, и начал срать на каждой станции, расположенной на этих ветках. Срал он только в пределах кольцевой. Начал с «Комсомольской». На «Парке Культуры» ему менты дубинками наваляли, но он очухался и взялся за зеленую. Двинул от «Белорусской» на юг и так до «Павелецкой».

– И что… на каж… на каждой станции?! – от смеха я едва мог выговорить слова.

– Ага. На каждой станции по куче. Он хотел огненный крест устроить, но дерьмовый проще.

– А заклинания он какие-нибудь читал?

– Вот уж не знаю. Надо у Макса уточнить, когда вернемся.

Подошла Марианна с девочками:

– А теперь по магазинам!

Мы подъехали к гигантскому торговому центру. Это было трехэтажное здание размером с аэропорт. Мы ни в чем не нуждались, но галантно согласились сопровождать дам. Больше всех шопингом интересовалась Марианна.

– Мальчики, мне так хочется что-нибудь купить. Вы мне поможете? – Мы кивнули. – А ты, Мишель, пока подыщи для Лицы заколки, а то ходит, как нюша. Даже не верится, что это моя дочь!

Мишель усмехнулась и увлекла за собой Лицу. Мы последовали за Марианной. В одном из магазинов она решила выбрать себе платье. Мы уселись в кресла, она скрылась в примерочной кабинке. Я полистал журналы, а потом принялся смотреть от скуки по сторонам и застыл от удивления. Занавеска в кабинке Марианны не была задернута до конца. В зазоре между занавеской и стенкой было отчетливо видно зеркало, а в зеркале… В зеркале отражалась Марианна в полный рост. Все бы ничего, но она была абсолютно голой и смотрела на меня.