Александр Снегирёв - Как мы бомбили Америку

Ее глаза встретились с моими. Надо отметить, выглядела она очень сексапильно. Подтянутая, загорелая. Крепкая упругая задница, грудь, гибкая спина… Хватило секунды, чтобы оценить ее красоту.

Вместо того чтобы со стыдом задернуть занавеску, Марианна мне подмигнула. Я сглотнул. Юкка, сидящий рядом, ничего не замечал. Марианна сделал пальцем какой-то знак, я недоумевал. С напускной сердитостью она насупила брови и начала кивать куда-то вбок. Я ткнул пальцем себе в грудь: мол, «меня хотите»? Марианна хихикнула и отрицательно покачала головой. «Юкку позвать»? – произнес я одними губами. Марианна с облегчением закивала.

– Юк, а Юк, – почему-то шепотом выговорил я.

– Чего? – он поднял голову от журнала.

– Тут… э-э-э… посмотри туда, – я кивнул в сторону кабинки с Марианной.

Юкка взглянул.

– Чего, реклама, что ли?

– Да нет! В кабинку смотри, – пришел мой черед злиться на несообразительность. На этот раз Юк заметил. Марианна поманила его.

– Я не пойду.

– Иди!

– Не хочу.

– Иди, дубина! – шипел я, будто Юкка был юной балериной, которую поманил к себе в ложу сам президент. Я же выступал в роли балетмейстера и по совместительству сводника. Юкка неуверенно поднялся с кресла и сделал пару неуверенных шагов в сторону кабинки, с мольбой оглядываясь на меня.

– Ах, вот вы где! – услышал я голос Мишель за спиной. Это было такой неожиданностью, что я подскочил в кресле, как ошпаренный. Юкка с радостью бросился назад. Занавеска задернулась.

– А мы вас ищем.

За спиной Мишель стояла Лица.

– А где тетя?

– Платье примеряет.

– Мы подождем, правда, Лица? – спросила Мишель, и девочки уселись рядом.

По указанию Марианны я наполнял бутылки из-под кетчупа «Хайнц» дешевым китайским месивом.

– Перебьются, – говорила Марианна про гостей ресторана. – Если каждый раз подавать им «Хайнц», никогда денег не заработаешь.

Мне такие хитрости были знакомы с детства. Мамина подруга, жена генерала Похило, любила наливать в красивые бутылки крепкое пойло собственного приготовления и с невинным видом предлагала гостям. Отец ее постоянно разоблачал, а мать толкала его коленкой под столом, от души нахваливая очередной «двенадцатилетний французский коньяк». Дома мать устраивала отцу разнос:

– Помалкивал бы, тоже давно бы генерала получил!

Вообще, еда у греков не пропадала. В отличие от чисто американских ресторанов, где вчерашнее мясо летело в помойку, они продукты не выбрасывали. Объедки шли на соусы, нетронутые куски перекладывали на новые тарелки и подавали заново. Масло во фритюрнице вообще не меняли вопреки закону и здравому смыслу. Жалоб не было. Туристы все съедали, причмокивали и оставляли щедрые чаевые.

Вечером все официанты выстраивались в очередь к донне Розе, которая самолично стояла за кассой, подсчитывая прибыль.

– Где мои деньги?! Дайте мои деньги! – требовала она без лишних церемоний, хотя никто доходов не утаивал.

В конце августа, поздним вечером в пятницу, Марианна сказала нам:

– Сегодня вы приглашены на семейный ужин. Здесь в ресторане. Будут только свои.

Мы обрадовались приглашению, так как рассчитывали бесплатно поесть. Денег мы скопили еще недостаточно, а день отъезда, двадцатое сентября, приближался.

После закрытия я, как обычно, помог убрать грязные скатерти и пропылесосить зал. От усталости я вместе с грязными прихватил пару чистых скатертей. Они были практически белоснежными, не считая нескольких пятнышек.

– Ты хочешь меня разорить?! – рявкнула донна Роза из своего угла. – Стирка каждой скатерти обходится в три цента! Положи чистые на место!

– Простите, мэм. Не заметил, – я вновь застелил столы.

Накрывать к ужину мне помогала Лица.

– Как поживаете? – Лица передала мне стопку тарелок.

– Спасибо, нормально.

Последовала тишина. Я не знал, как продолжить разговор. Да и Лица тоже.

– Смешно, что вы мусор в бассейн опрокинули, – сказала Лица, расставив тарелки.

– Да уж, – усмехнулся я.

Вытирая руки о передник, подошел Бельмондо.

– Он к тебе пристает? – шутя спросил он у дочери.

– Папа, ты опять начинаешь! – ей явно было стыдно за своего неотесанного деревенщину-отца. Она родилась здесь. Чисто говорила по-английски. Училась в местном престижном колледже.

– Женщины все такие, – пошутил Бельмондо, обняв Лицу. Слово «женщины» он произносил «вумэнс» вместо «уимен». Распространенная ошибка.

– Уимен! – раздраженно поправила его Лица, выворачиваясь из объятий. – Сколько можно делать одну и ту же ошибку! – Она убежала на кухню.

Бельмондо неловко улыбнулся.

Я подмигнул, скорчив фальшиво-ободрительную гримасу, которую обычно корчат тренеры, похлопывая по спине своих проигрывающих всухую игроков:

– Пустяки.

– Она меня презирает…

– Да ладно тебе. Она просто избалованная девчонка.

– Я все делаю ради нее… Я работаю только ради нее… Я из любого дерьмо выбью…

В час ночи прибыли гости: отставной цэрэушник мистер Панайотис с супругой. Нас представили. За стол не садились, ждали еще кого-то. Наконец дверь открылась и въехала коляска со стариком в кепке. Коляску вез улыбающийся как ни в чем не бывало Бельмондо.

– Папс! – крикнула Олимпия и бросилась навстречу.

– Папа! Дедушка! Мистер Папарис! – возгласы окружающих слились в сплошной вой.

Это и был знаменитый Папс, мистер Папарис. Основатель свихнувшегося семейства. К коляске крепилась капельница. От нее тянулись шланги, в том числе и в рот. Колени Папса скрывал плед. Глаза выражали усталость и муку. Сзади, опираясь на клюку, ковыляла донна Роза.

– Папс, как вы себя чувствуете? – Олимпия поцеловала старику безжизненную руку.

– Прекрасно! – шутовски пробасил Бельмондо из-за спины Папса.

– Как ты, папочка? – Марианна потискала плечи старика.

– Мне хорошо, как никогда! – ответил за Папса Бельмондо, будто кукловод, озвучивающий надетого на пальцы Петрушку.

Затем Бельмондо скрылся ненадолго на кухне и выскочил оттуда в чем-то имитирующем плащ.

– Я Бэтмен!

Все захохотали.

– Папс обожает его шутки, – пояснила Олимпия.

Глаза старика были будто высохший после дождя асфальт.

Настал наш черед.

– Это Алекс, а это Джей. Они работают у нас, папочка. – Все семейство сосредоточилось вокруг старика, а мы, переминаясь с ноги на ногу, стояли напротив. Папс безразлично глядел перед собой. Все тормошили его, смеялись, шутили. Позади, в тени, донна Роза криво усмехалась своими губами, будто из дубленой кожи.

– Хорошие мальчики, правда, папа? Тебе нравятся? – шепнула Марианна на ухо Папсу.

«Как будто скормить нас ему собрались», – пришла мне в голову мысль.

Казалось, все ждут от Папса какого-то знака, но он оставался ко всему безучастен.