Дмитрий Липскеров - Леонид обязательно умрет

Многие среди курсантов, как из молодых пацанов, так и зрелых мужчин, пытались волочиться за ней. Но навстречу напору получали полный злобы взгляд, словно выстрел – с такой степенью точности, что подкатывать к бабе вновь желание отбивало.

Ангелина даже имен своих сокашников по новой работе не знала. Какие-то фамилии бродили в голове, но с определенными лицами не ассоциировались. Только старшина Хмуров, который читал им по пять лекций в день да учил всем премудростям обращения с самозарядной винтовкой Токарева, вызывал в Лебеде некие чувства, сходные с родственными. Может быть, будь у нее дядя лет пятидесяти, столь же коренастый, с простыми мужицкими глазами, она бы к нему так же относилась. Хоть и со скрытым, но доверием.

– Лебеда! Не слушаешь? – каждое занятие спрашивал Хмуров, взбрасывая над правым глазом кустистую бровь. – И сам же отвечал: – Конечно, зачем нам!..

А потом, когда с теорией было совсем покончено, их повезли на полигон.

Начали со ста метров из положения лежа.

Надо сказать, что необстрелянных учеников не было. К Хмурову таких не определяли. Все курсанты были замечены в точности стрельбы при боевых действиях. Но лишь старшина знал, что у Лебеды десять загашенных в одном бою немцев, но тому не верил вовсе. Мало чего в рапорте напишут. Может, поерзала под кем надо!..

Приказал занять исходную позицию.

Все улеглись на еловый лапник и принялись настраивать оружие.

– Еще раз напоминаю, – предупредил старшина, – гляделки свои берегите, к прицелу не присасывайтесь! – Он прошелся вдоль исходной позиции. – Стрелять начинайте без команды. Каждый – десять выстрелов!

Уселся, закурил, задумался о чем-то. Под стрельбу своих подопечных мог бы даже задремать, если бы выстрелов по пятьдесят было.

Но «токаря» отщелкали свое скоро, он разрешил всем подняться и подождать в свободном режиме, пока будет произведен подсчет результатов.

Уже у пятой мишени сердце Хмурова билось радостно, так как вверенные ему курсанты оказались молодцами. Результат был выше среднего. А к десятой мишени, в которую девка метила, он добирался совершенно счастливый. Девять снайперов были готовы для работы уже сегодня.

К мишени Лебеды он подходил без особых надежд, хотя даже полное ее «молоко» не могло испортить общей картины. Десять процентов профнепригодных в таком деле – ерунда! Ничтожность, можно сказать!..

Хмуров вновь позволил себе закурить, вдохнул дым глубоко, до самого пупка, а потом сорвал бумажку с целью ефрейтора.

Глаза зрили, а голова отказывалась верить.

Девяносто восемь из ста… А кучность… Почти все десять в одну…

Дым пошел не тем горлом, и Хмуров долго кашлял, утирая табачные слезы.

«Случайность! – был уверен старшина. – И слепой единожды в жизни в десятку попадает!»

Но здесь, всеми мужскими причиндалами, Хмуров ощутил, что сам себя обманывает, боясь спугнуть то единственное чудо, выпадающее только раз на тысячу лучших снайперов!

Ему удалось сохранить равнодушное выражение лица, когда он распускал отстрелявшихся для чистки оружия. И лишь когда Лебеда направилась отдельно, в отличие от других, не поинтересовавшись результатом, он окрикнул ее негромко:

– Ефрейтор!.. Вы, Лебеда, вы! Останьтесь!..

Она вернулась, подошла к нему, и опять Хмуров при близости подивился ее бледному лицу с глазами, наполненными осенью.

– А вам неинтересен результат?

– Что, не попала?

– Попали.

– Не уложилась в норматив?

– Уложились.

– Тогда что?

«Вот ведь какая странная баба», – подумал старшина.

– Раньше стреляла?

– Стреляла.

– Где?

– Военная тайна…

Хмуров вспомнил туманный рапорт об убиенных фрицах. Далее расспрашивать не стал.

– А с двухсот сможешь?..

– Где это? – Она поглядела вдаль, словно искала горизонт.

– А вон бугор, где елки стоят…

– Могу попробовать.

– А ты попробуй!

– Попробую…

– Попробуй-попробуй!..

Он уже бежал к бугру с чистыми листами мишеней и все приговаривал: «Попробуй, давай!»… Хитрый старшина был. Бугор метров за триста пятьдесят навален. Пусть постреляет баба! Нам жалко, что ли!.. Патроны имеем. Чего-чего, а этого добра достаточно. Это не сто, триста пятьдесят!..

Возвратился взмыленный, как конь старый с колхозного поля. Дышал, словно марафон сбегал.

– Ложись, – предложил он.

Получилось двусмысленно. Но ни он, ни она этой двусмысленности не ощутили, зато собравшиеся вокруг снайперы заржали.

– А можно, товарищ старшина, и я с ней? – схохмил кто-то.

– Лечь-то ты ляжешь, – ответил вскользь Хмуров. – Встанешь ли!.. Свободны все, мать вашу! – заорал. – До обеда свободны! – Когда они остались один на один, старшина присел рядом с нею на корточки и тихонечко стал приговаривать: – Как я учил, поправочку на ветер… Так… Дальность обманчивой может быть… Природа склонна к оптической лжи… Обманчива мать…

Геля не слушала его, пальцы сами делали все, что надо, как будто она всю жизнь из винтовки стреляла.

– Ну, огонь, – тихонько разрешил Хмуров.

Старшина прикрыл глаза, прослушивая размеренные выстрелы «токаря», словно меломан редкую пластинку..

– Пять, шесть, – шептал, наслаждаясь эхом выстрелов. – Восемь…

Она закончила свои десять и еще долго лежала на лапнике, ожидая разрешения старшины встать. Ей было хорошо замереть без действия, лежать так просто под большим небом.

Придя в себя, Хмуров вновь побежал к бугорку, подпрыгивая на ухабах козликом.

Она впервые после смерти Мовчанова улыбнулась вослед дядьке. Поняла, что улыбнулась, а потому вспомнила полковника-локаторщика, а потом полковника Чудова, за ними лейтенанта Володечку, пахнущего «Шипром», и, конечно, Костика… прислонилась щекой к прикладу винтовки и опять смотрела куда-то сквозь все пространства…

Обратно Хмуров шел степенно, неся лист с пробитой мишенью на вытянутой руке. Его походка какому-нибудь психологу показалась бы очень важной, словно человек только что клад нашел.

Такого психолога старшина бы послал изучать бараньи мозги, так как клад по сравнению с тем, что он обрел, стал бы сущей безделицей.

Девяносто восемь из ста, и все в касание! – пела душа.

– Да ты знаешь, кто ты?! – Всем его существом завладел пафос гениального учителя перед еще более гениальным учеником.

– Знаю, – ответила Ангелина, с удовольствием вдыхая в себя запах остывающих гильз. – Знаю, я – шваль!

Потом Хмуров докладывал начальству о самородке Лебеде, объясняя профессионалам, что за всю свою жизнь не встречал подобного таланта.

– Бриллиант! – кричал он.

– Спокойно! – одергивал начшколы. – Не про Ойстраха говоришь.

– Дайте мне этого Ойстраха, и я посмотрю, как он с трехсот пятидесяти при боковом ветре да девяносто восемь!