Елена Вернер - Ты – моя половинка

Коля водил Марину на танцы в парк культуры, ловко отплясывал с ней фокстрот, когда она словно убегала, а он догонял, а потом менялся с ней местами, и так без конца. Танец действительно был похож на лисьи шаги, правильно его все-таки назвали, с удивлением замечала Марина. В вальсе они отдыхали. В танго дурачились. Марина любила танцевать, а Коля был хорошим партнером. И она ему доверяла. Иногда раньше, когда она с девчатами ходила на танцы, ее приглашали тоже. Но в танце она чувствовала малейшую неловкость, ошибку, заминку, и из удовольствия это превращалось в испытание. Она не слушалась партнера, строптивая, норовила сделать движение в сторону, подальше, словно подспудно желая освободиться от держащих ее чужих рук. С Колей было не так. Она плавилась, таяла, покорно шла следом, чутко предчувствуя каждый его шаг, каждый наклон, поворот. Они двигались, будто один был тенью другого, согласно, бездумно, без малейшего усилия или напряжения. И могли танцевать часами, растворяясь в музыке и друг друге, так что сами уже не могли разобрать, где кончался он и начиналась она.

Незаметно подошел и тут же промчался знойный июль, и наступило двадцать четвертое. Они расписались. На Коле изумительно сидели белый пиджак и темно-синие брюки, в которых он стал немножечко похож на моряка. У Марины дыхание сбивалось от каждого взгляда на него, все ее мысли бродили вокруг него, как на поводке. А Коля смотрел на нее, такую милую, загадочную, в струях белоснежного атласа и шифона, причудливо обвивавших ее хрупкую фигурку, с облаком невесомой фаты вокруг головы. Она казалась нездешним существом, феей, по причуде судьбы оказавшейся в толпе людей, но даже и тут не затерявшейся.

Режина Валевская про себя улыбалась. Ее неспокойное сердце наконец утихомирилось при виде этой парочки. Марина, ее любимица, умница Мари будет с ним счастлива. Потому что они друг друга так любят, что остальным даже совестно вокруг, вон все губы втихаря кусают от неловкости. А людям всегда рядом с большой любовью становится неловко, Режина давно это заметила. Она видела за свою жизнь не один десяток новобрачных, но такого припомнить не могла: Николай и Марина даже двигались похоже. Щурились, хмурились, кивали, смеялись.

Праздновали в предоставленном Фельдманом для этого зале собраний при больнице – парторг не возражал. И даже в разных концах зала они были зеркальными отражениями друг друга. Кроме того, конечно, Режине нравилось, что, отчасти благодаря ей, с них сегодня не сводят глаз: наряды тоже стоили того. Особенно эта мудреная драпировка на груди у Мари. Что ж, роль волшебницы-крестной она исполнила.

Дама удовлетворенно вздохнула и двинулась к выходу по-английски, не прощаясь ни с кем. А что в самом деле ей еще тут делать? Ее дорогая Мари занята только своим возлюбленным, остальные гости ей не знакомы. Сейчас начнутся благодарности руководству всех мастей, тосты за здравие. Напутствия молодым жить честно, любить Родину, партию, чтить заветы Ильича, растить новых тружеников… Наверняка тот парень спортивного телосложения (Никита, кажется?), спутник Марининой соседки Светы, будет от этих речей чуть самодовольно улыбаться… Режинины губы стали ниточкой. Этих – она за версту учует, даже если они не в черных кожаных куртках и без маузера. Достаточно и того, что от каждого взгляда этого, с позволения сказать, «физкультурника», ее подирает мороз от самой макушки до копчика. Знаем мы таких – от них лучше подальше.

И Валевская удалилась.

Утром Марина проснулась с его именем на губах. И улыбнулась, даже не открыв глаза. В тепле узкой кровати она чувствовала Колино тело, вытянувшееся рядом с ней. Даже во сне Николай властно прижимал Марину к себе.

Все было чуточку нереальным, в размытых блуждающих кругах света. Марина, боясь разбудить Колю, старалась не шевелиться и с трепетом вспоминала вчерашний день. Мелькали лица гостей: Режина со своим прищуром, проницательные добрые глаза Фельдмана, ласковая улыбка Анны Васильевны, радостная Оля, многозначительная Светка под руку со своим Никитой, глядящим одновременно весело и колко. Институтские друзья Николая – весельчак Андрей и молчун Сева.

Жалко только, что мама Коли так и не смогла приехать. Коля телеграфировал ей первый раз месяц назад, она ответила, что очень рада и обязательно будет. Варвара Ильинична была единственной, кто остался из их семьи там, в Куйбышеве. Да и вообще, их из целой семьи было теперь только двое: отец и старшие Колины братья погибли еще в Гражданскую. Но почему-то к свадьбе оказалось, что ее не отпускают с завода, их звено идет на перевыполнение плана и она, как ценный сотрудник, крайне для всех важна. Она отправила небольшой сверточек со знакомым, но Коля передал Марине из этой посылочки только открытку с поздравлениями.

В небольшой коммунальной квартире все еще было тихо. По словам Коли, единственные соседи, занимавшие две комнаты из трех, уехали отдыхать в Феодосию, и вся квартира еще на две недели оставалась в их с Мариной полном распоряжении. Это было так удивительно! За всю жизнь (сперва в приюте, потом в общежитии) Марина не привыкла располагать такой большой жилплощадью одна. Но вчера ночью это было как нельзя кстати. Она не могла представить, как бы все было, если бы за стенкой кто-нибудь говорил, шуршал газетой, пил чай…

Ее мысли заплескались вокруг ночных переживаний.

Как Коля помогал ей вытаскивать заколки и гребни из коротких спутанных волос, как вынимал ее из мудреного Режининого белоснежного шедевра…

Как она дрожала от волнения в своей мадаполамовой комбинации, окруженная темнотой и Колиным дыханием…

Как бурлила стыдливость, и как ей хотелось раствориться, спрятаться и одновременно быть с Колей еще ближе, а как именно – она не понимала…

И их руки сплетались, вздохи смешивались…

Как ей в голову пришла бредовая мысль: «Чего же я боюсь? Ведь Коля врач. Значит, наверное, знает, как надо что делать…»

И как горячечно шептала что-то, быстро-быстро, едва слышным речитативом, а потом, в тот миг, когда они стали единым целым, вдруг замолчала и почувствовала, как в глазах вскипели слезы. И он, после, вытирал их своими умелыми пальцами, а слезы все набегали и набегали, и он испугался, что сделал ей слишком больно или чем-то обидел.

Марина блаженно улыбнулась. Она чувствовала во всем теле такое умиротворение, такую небывалую силу, что, казалось, может оттолкнуться от кровати, замахать руками и взлететь. Пронестись надо всей красной Москвой и возвестить лучшему городу Земли, что счастливее ее нет никого – нет и быть не может.

Она открыла глаза. Первый взгляд ее, конечно же, принадлежал Николаю. А он тоже уже не спал и смотрел на нее серьезно и нежно.