Виктор Шендерович - Евроремонт (сборник)

На сон грядущий Игнату Петровичу вспомнились фамилии “Чомбе”, “Пономарев” и “Капитонов” и словосочетание “дадим отпор”.

В антракте между приступами Игнат Петрович лежал на тахте и слушал излияния супруги. Воспоминания Елены Павловны носили характер гуманитарный: она шпарила английские topics про труд, мир и фестиваль, переходя на родной язык только для того, чтобы спеть из Серафима Туликова, помянуть добрым словом царицу полей и простонать “О господи!”.

Только перед самым сном Елену Павловну отпустило, и она звонко несколько раз выкрикнула в сторону Подольска: “Сука! Сука! Сука!”

На рассвете Игнат Петрович (была его очередь) произнес речь Хренникова на съезде советских композиторов, а за завтраком с большим успехом изобразил Иосипа Броз Тито с карикатуры Кукрыниксов. К счастью для супруги, увидеть это ей не пришлось: в семь утра она приступила к исполнению ста песен о Сталине – и уже не давала себя отвлечь ничем.

Дело принимало дурной оборот. Коммунистическое двухголосие, доносившееся из окон дома в центре Москвы, начало привлекать внимание. К вечеру по городу поползли слухи, что в районе Кропоткинской функционирует партячейка истинно верного направления. Под окнами начали собираться староверы с портретами. Ночью на фасаде дома появилась надпись, призывающая какого-то Беню Эльцина убираться в свой Израиль, а на рассвете Игнат Петрович дошел до ленинского периода в развитии марксизма: из открытых окон понеслись крики “Расстрелять!” и “Говно!”.

Супруга, всхлипывая и из последних сил напевая “Варшавянку”, уже писала срочную телеграмму в Подольск.

Старичок приехал к полудню.

– Что ж ты наделал, ирод?! – с порога закричала на него Елена Павловна. – The Great October Socialist Revolution!

– Чего? – в ужасе переспросил старичок.

Елена Павловна только замахала руками. В комнате, сидя в кресле со стопкой валокордина, осунувшийся Игнат Петрович бормотал что-то из переписки Маркса с Лассалем. Старичок, вздохнув, почесал розовую лысинку.

– Дозировку не рассчитал, – признался он наконец. – Передержал. Теперь уж. – и развел окаянными руками.

– Верни! – закричала тогда Елена Павловна. – Lenin died in nineteen twenty four! – Верни все как было! Сейчас же!

– Хорошо, – покорно согласился старичок. – И тебя, что ли, тоже?..

– Да!

– Не желаешь, стало быть, помнить? – осторожно уточнил старичок.

В ответ Елена Павловна звонко спела ему "Здравствуй, милая картошка-тошка-тошка-тошка!..” и разрыдалась на плече.

– Деньги – товар – деньги, – откликнулся из кресла Игнат Петрович.

– Ясно, – вздохнул старичок. Он ласково погладил женщину по седым волосам и тихо разрешил:

– Забывай.

К вечеру того же дня староверы ушли из-под притихших окон и шумною толпой откочевали обратно к музею Ленина и там начали расклеивать листовки с требованием добиваться от дерьмократов расследования по делу о похищении двух коммунистов-ленинцев.

А Игнат Петрович с Еленой Павловной живут между тем и по сию пору – там же, на своей квартире. Живут хорошо, мирно; только каждое утро, встав ото сна, спрашивают друг друга:

– Ты кто?

Народ теперь не тот, что при коммунистах. Он из мрака, можно сказать, вышел. Культурный уровень у него теперь другой и сознание, об чем говорить, сильно изменилось. Примером чему следующая поучительная история.

Как-то под Рождество, а может, не под Рождество, а на День Конституции, дьявол его знает, пошел я по надобности в “Металлоремонт”: у меня ключи потерялись.

Соседи стали нервные в процессе реформ и засобачили во внешнюю дверь замок. Боятся людей. Зимой с мусорным ведром в одной рубашке выскочишь – и прыгаешь потом на холодке как блоха, пока не сжалятся. Прямо сказать, плохо без ключей.

Ну, я и выпросил у соседа. Он сказал: я хотя и опасаюсь давать вам свой ключ, потому что человек вы довольно ненадежный, но на полдня – нате.

А в будке сидит бодрый гражданин с напильником. Давайте, говорит, вашу железку, я ее сейчас в два счета. И правда, очень скоро высовывает мне обратно через окошечко совершенно готовые ключи. По полштуки, говорит, с вас за железку, заходите еще.

Расплатился я и пошел в мечтательном настроении домой. Я мечтал, как буду теперь ведро выносить и на соседей плевать. Так размечтался, чуть под трамвай не зашел. Дело нехитрое.

Дома, конечно, начал ключи проверять – и вижу вот какой парадокс: ключи не подходят! Причем не то чтобы один какой-нибудь, а все не влазят. Такой нетипичный случай.

Я, натурально, обиделся. Все-таки не коммунистический режим, чтобы ключи в замки не влазили. Все-таки пятый год, не говоря худого слова, к рынку переходим. Эдак, по полштуки за железку – всякая смета кончится. И после обеда пошел я снова в "Металлоремонт” с мыслью, значит, начистить кому следует рыло.

И вижу: у двери ларька курит субьект в ватничке – не тот, что с утра, но тоже очень отзывчивый мужчина. Он, как возле своей личности меня обнаружил, сразу улыбнулся и говорит: "Я, – говорит, – вижу, милый вы мой человек, что у вас есть ко мне дело, так вы, пожалуйста, не стесняйтесь, выкладывайте все начистоту!”

Я говорю: мне скрывать нечего! И все ему в подробных красках рассказал.

Мастер рассмеялся на мой рассказ довольно добродушно и говорит: это сменщик! Он при коммунистическом режиме рос, и у него руки несколько косо приставлены, а вообще человек он хороший, вы уж не обижайтесь на него, пожалуйста. Не огорчайте мою ранимую душу.

Я говорю: мне обижаться без пользы, мне ключи нужны. Он мне на это отвечает: ключи ваши я сделаю, конечно, бесплатно. И открывает дверь, и рукой эдак дружелюбно машет, мол: входите, а то еще отморозите чего-нибудь по случаю.

И вот влажу я в его ларек целиком – а там неприхотливая такая, но в целом приспособленная для жизни обстановочка: точила всякие, напильники, а по стенкам календари с голыми мамзелями для уюта. И от электроприбора тепло, братцы мои, как в бане!

Меня, натурально, сразу разморило, а мастер говорит: да что же вы стоите посредине помещения, голубчик, садитесь на мягкий стул! А я, говорит, тем временем совершенно бесплатно исправлю ошибку моего неловкого сменщика и сделаю вам хорошие дубликаты, чтобы вы больше никогда не мерзли!