Зиновий Коган - Эй, вы, евреи, мацу купили?

В коридоре редакции Цыпина остановил полковник Зверев. Это он сделал из-за Лени сегодняшнего Цыпина.

– Леня, – он заслонил Цыпина от остальных, – я тебе подыскал работу. Большего ты пока не заслуживаешь. А знаешь почему?

Цыпин оторопело поднял взгляд.

– Грех один за тобой остался, – Зверев заговорщицки подмигнул.

Нет смятения более опустошительного, чем смятение неглубокой души. Цыпин шагал вдоль Чистых прудов, подхлестываемый обжигающим бичом паники. Еще час назад ему принадлежала и Горка и Лубянка, и вот все разом ускользнуло из его рук.

«Грех за тобой остался». Что?..

Вспомнилась Эстер, их хупа, он говорил ей: лешана хабаа бе-Иерушалаим. И вот все загублено. Чистопрудный бульвар хоронил его молча и заживо.

Повестка на допрос в Лефортово стала визитной карточкой отказника. Получили повестки Гарик Авигдоров и его жена Маринка.

Вдоль пруда прогуливались Гарик и Лева Чернобельский.

– Заморозки в марток. Не спасут и семь порток, – сказал Лева.

– Кого не выпустят, того посадят, – отозвался Гарик.

– Тесть Ильи Эссаса в КГБ работал… Андропов, галахический еврей, приговаривает к расстрелу Толика Щаранского, зная, что он никакой не шпион! – возмущался Лева.

– В Лефортово послезавтра, – ахал Гарик. – Это где Толик сидит. Твою-то мать, вот уж не думал, что когда-нибудь буду на допросе в Лефортово…

В понедельник Гарик Авигдоров сидел в кабинете полковника Зверева и давал показания. Коленки дрожали, пальцы танцевали гопачок по столу.

– Свидетельские показания по делу Анатолия Щаранского, арестованного 15 марта 1977 года.

– Я не знаю такого дела, – вздрогнул Гарик.

– Ему предъявлено обвинение в совершении тяжкого государственного преступления. Вы с ним знакомы?

– Видел на Горке, разговаривал…

– Что вам известно о его связях? – Зверев почесал бровь.

– Ничего…

– Вот письмо к сенаторам Джексону и Джавитсу. Это ваша подпись?

– Это как-то относится к делу Щаранского? – Гарик вытер пот со лба.

– Что относится к делу, а что нет, решаю Я. Ваша подпись?

– Не знаю, – смахнул холодные капли с носа.

– Ну, тогда с вашего разрешения я сниму пиджак. – Зверев разгладил прическу. Теперь и следователь, и Гарик были в одинаковых рубашках сиреневого цвета.

– Как отчество Щаранского? – спросил Зверев.

– Простите, я думал: вы будете вести допрос с протоколом.

– Допрос с протоколом, – улыбнулся тот. – Как зовут жену Щаранского?

– Не знаю. Я ее никогда не видел.

– Вы подписывали письма за свою жену?

– Когда?

– Здесь ваша подпись. Узнаете почерк?

– Знаете ли, почерк меняется.

– А вы жене говорили, что подписывались за нее?

– В общем, да.

– Вот данные о вашей семье. Вы их давали Щаранскому?

– Не-ет.

– Как они попали сюда?

– Мои родители живут в Израиле, они могли дать.

– Значит не давали. А это письмо подписывали?

Это был призыв к ООН о воссоединении семей.

– Да, подписал. Простите, у вас с туалетом сложно?

– Дверь в конце коридора.

Из туалета виден асфальтированный двор для прогулки арестованных.

Его жену Маринку вызвали на допрос часом позже. Воспитатель детского сада. Рост 180, вес 100. Высокая и очень громкая, полная, разбуженный вулкан.

– Авигдорова? Идемте за мной.

Ей достался маленький, косолапый украинец. Он пытался открыть дверь. Не получалось.

– Ну! – нетерпеливо подстегнула Марина. – Час продержали, как дуру, в прихожей, а теперь не в ту дверь ломитесь? Оторвали меня от детей непонятно зачем.

– Ничего-ничего. Бывает.

– А мне знаете сколько ехать? Два часа на электричке и еще черт знает сколько пешком до дачи.

– Бывает.

Он суетился. Не отпиралась дверь. Наваждение!

– А кто за меня будет детям задницы подмывать!? – гремела Маринка на все Лефортово. – У меня их сорок в группе!

Им уступили комнату выбежавшие на крик двое коллег-украинцев.

– Садитесь.

Маринка закурила. От жары крошечная комната мгновенно наполнилась густым дымом.

– Послушайте, вы не курить можете? У меня еще целый день работы.

– Могу, – погасила сигарету. – А вы не валять дурака можете?

– Это почему же дурака?

– А будто не знаете, что я и в глаза Щаранского не видела! И в синагоге раз-два была. А вы меня в тюрьму заманили.

– Я?

– Тут изнасиловать женщину раз плюнуть. А зачем еще привели? Вы меня хоть раз видели со Щаранским?!

– По-омилуйте, я… Подпишите протокол и свободны вы.

– Вот запишите в протоколе, что будешь со мной сегодня стирать детское белье на даче.

– Я с вашего разрешения налью стакан водички.

Ее отпустили в рекордно короткий срок.

В конце рабочего дня Чернобельского вызвали в спецчасть.

– Лева… это Антонина Яковлевна. Зайди, пожалуйста.

Сменил темные очки на светлые, в туалете причесался. В большой комнате спецчасти у окна стоял молодой блондин. Другой, меньшего роста, чернявый и сухой лет тридцати пяти.

– Лева, – сказала Антонина Яковлевна, – с вами хотят поговорить. – И вышла.

– Думали. Мы вас не найдем?.. За гарницей печатаетесь… Роман пишете? – Чекист улыбнулся. – Пересылали роман за границу? Мы ведь с вами можем и в другой обстановке разговаривать. Так, да, это проходило не через мои руки. Вот… В «Евреях в СССР» печатались…против журнала возбуждено уголовное дело. Знали? А все ж дали туда рассказ. «Долгожданное свидание». Читал. Кто рассказал вам эту историю?

– Рассказали…

– Дали бы что-нибудь почитать… С возвратом. Конечно.

– Да ладно вам…

– Я вам обещаю, что обыска у вас не будет. А то чего доброго придете домой и уничтожите свои труды.

Рука Чернобельского плясала по столу. Блондин давно уже с любопытством следил за ней.

– Напишите про алию. Вы же для этого ходите на Горку. У нас вот собран богатый материал…

– Еще чего!

– Вы знаете, что редактором этого вашего журнала «Тарбут» теперь будет Илья Эссас?

– Да? – притворился Лева.

– А то вы не знаете, – улыбнулся чернявый.

– Илью я знаю.

– Престина знаете?

– Ну, видел на Горке.

– А с культурной установкой Престина знакомы?

– Нет.

– Ну как же?! Как же вы хотите писать о Горке? Ну, а последнюю новость слышали: жена Давыдовича просится обратно.

– А что случилось?

– Плохо там. Но почему-то в письмах мало кто об этом пишет, даже перед родными и друзьями двурушничают.

– У вас что, есть доказательства?

– Сколько угодно. Вся Горка и вы к ней в придачу.

– Я о себе другого мнения. Это, конечно, нескромно…

– Ну-у, вряд ли вам есть, чем похвастать. Вся откровенность ваших товарищей – в заявлении на выезд в Израиль, а в остальном они ведут себя подло. Ида Нудель, например, в дни сессии Верховного Совета на балконе вывесила израильский флаг. Ну, для чего? Чтобы нам праздник испортить? Разве не подло?