Зиновий Коган - Эй, вы, евреи, мацу купили?

Герасим – Хаим выбежал на улицу и снял трех бугаев.

– К кому я подойду и поклонюсь, замочите в микве.

Молящиеся пели «Гевейну шолом алейхем…»

И потащили Шнеерсона к лестнице, ведущей вниз. Внезапно и на виду у всех. Но это была не шутка. Он крикнул о помощи – напрасно.

Он запел:

В микве поэту дали поддых, в зубальник. Душили ногой на горло, коленкой в пах. Удар! И столкнули в воду. Она окрасилась кровью.

Он задыхался… распластанные руки… безвольное тело… пузыри воздуха…

Терпела бедствие яхта «Devil Cat». Волна перевернула ее у острова Тасмания. Остров Тасмания то наплывал, то тонул в волнах. Земля исчезла в белесом дрожащем мареве, стеклянном свете, сочащемся через стену морской водной пыли от волн, колотящихся о камни.

Ветер и дождь смешались с волнами океана.

Земля тонула в пене прибоя. Земля, вселяющая безумие.

Андрей протянул Юле руку.

Глаз Божий глядел на людей.

За долгой осенью москвичи прозевали зиму.

Ливневый снег.

Полночь.

Дорожные фонари

В никуда.

Старушки молятся смартфонами, студенты – планшетками.

Менаэлю в самый раз жестянка Nokia. Маленький лысый летел он, как шаровая молния, из Иерусалима в Москву – сделать «обрезание Еврейской Конторе».

Я им устрою БРИТ. – В глазах Менаэля сверкнула искра.

Курчавый молодой и ранний Михаэль привез шефа из Шереметьево в бывший «детский сад», переоборудованный в ближневосточный бункер с колючей проволокой и сторожевыми вышками.

Но враг был внутри. Начальники отделов топтались в коридоре, разгадывая внезапный визит маленького большого начальника из Иерусалима.

– Дети вас не штурмуют? – Менаэль болтал ножками под столом: он презирал этих бездельников. – Вы так отгородились от евреев, кто к вам прорвется? Вы забыли для чего здесь. Ребе, как с кошерной едой? – улыбнулся Вадбкнеру похожему на кролика в шляпе.

– Не сомневайтесь.

– Кто б сомневался, дорогой. Но где молодежь?

– Смешанные браки. – развел руками Фалькнер.

– Мы не в хасидской синагоге! – Менаэль хлопнул себя по лысине. – Хотите кошер в Москве, везите молодежь в Израиль. Правильно, Михаэль?

Теперь он в упор расстреливал идишиста. Вэлва, который сцепил руки, чтобы промолчать. Иногда молчание громче слов.

– Ну вот и все для знакомства. – Менаэль отпустил начальников. – А ты, Михаэль, останься.

Крошечный душный кабинет враз опустел, будто раздвинулся.

– В шахматы играешь?

Львенок замотал гривой.

Пауза – тягомотина.

Менаэль широко, заразительно зевнул, раскинул руки и ножки под столом.

– Ладно, переходим в эндшпиль. – Включал, выключал настольную лампу, включал, выключал. – Ты воевал в Ливане. Здесь твои однополчане. Кто?

– Фалькнер и Грабли.

– Это позывной?

– Фамилия.

– Еврей?

– По дедушке. Он в Ливане был контужен.

– Здесь все контуженные.

Менаэль откинулся на спинку огромного черного кресла и Михаэлю показалось, что партия окончена. Но нет, он вновь включил настольную лампу.

– Фонд богатейший в России. Какие отношения у тебя с ними?

– Они сами по себе, мы сами по себе.

– То-то и оно. Вы сами, они сами, евреи сами. И где они? Как их найти, как их собрать?

– Лагеря, семинары… – Михаэль тер глаза, так спать хотелось. – В России евреев представляют проходимцы и самозванцы… бывшие шухер – махер…Покупают должность «президента» и наровят украсть больше, чем дают.

– Да, знамо дело. У кого вы арендуете этот трехэтажный блиндаж с подвалом?

– У Боруховича за двадцать тысяч баксов.

– Он его купил?

– Он получил от Лужкова в аренду.

– Получил в аренду, а теперь сдает за бабки. Лужков не вечен, и если Борухович во время не смоется в Израиль, его возьмут за жопу, а нас – на мороз.

– Заступятся раввины, – усмехнулся Михаэль, – если, конечно, еще останутся в России.

– А где евреи? Хасиды божатся: их в Москве, как икры в брюхе щуки. Но где они? Евреев нет, а Сохнут зачем? Сохнут не инкубатор. Евреев нет, а еврейские деньги есть. Но деньги – тоже алия! – Менаэль хлопнул себя по лысине.

– Зеленая алия. – Михаэль запустил руку в курчавую шевелюру…

– Ты мог бы стать рулевым «зеленой алии». Кто там рулит?

– Исполнительный вице-президент местный парень.

– А надо, чтобы наш человек рулил, – рот Менаэля наполнился слюной. – Сочиняй проекты для Израиля: семинары, лагеря-шмагиря, да что угодно, но для Израиля. Местные евреи перечислят деньги, тогда получат крышу. А здесь неспокойно будет еще долго. Они тут ни от чего не застрахованы. А мы им дадим связи израильского истеблишмента, станут членами Общества друзей университетов, вип-клиентами наших банков! С гарантией! Еврейский Фонд рассмотрит твою кандитатуру на вице-президента. Ну? Только не дергайся, не проявляй инициативы, все под моим контролем будет.

Опа, какие перемены, однако. – Вдруг осознал Михаэль, зеленая река за поворотом…

Осталось только проглотить слюну.

Москва для Михаэля открылась стороной нескончаемых обжираловок и пьянок, а что еще богатые евреи могут делать? То-то и оно.

Стихи на идише Михаэль сочинять забросил. Он чувствовал себя начальником, когда плакали в жилетку бывшие сослуживцы, которых Менаэль лишал зарплаты; они отчаянно искали в Москве зацепку – не уезжать обратно.

Авцелухес.

О, этот плач Михаэля будоражил, будил фантазию и однажды, когда подписывал бюджет Храма памяти – Мемориальной синагоги на Поклонной горе, – он этот бюджет прикинул на троих: он, Фалькнер и Грабля. Получалось круто. Шестьдесят тысяч баксов на троих…

– А нам что делать? – спросил Грабля.

– Взять синагогу! – рыжебородый Фалькнер загорелся и стал похож на горящий куст еживики – горел и не сгорал. Он не хотел возвращаться в Израиль к опостылевшей жене и детям. И что там делать? Нет, только не в Израиль!

– Хоть синагога и не баба, а приятно, – потирал руки Грабля.

Главное, обратно не отправят.

Через неделю одели Граблю в лапсердак и шляпу.

Синагога показалась дотом на Ливанской войне.

Тяжелая дверь распахнулась и он вошел внутрь.

– Теперь я главный здесь, – заявил он генералам, сунул им под нос приказ Михаэля вице-президента с печатью Фонда.