Лариса Райт - История странной любви

И Лялька заплакала.

Вика осторожно обняла дочь, погладила по голове и попросила:

– Лялечка, а можно еще раз, и поподробнее?

Девочка кивнула и, немного успокоившись, изложила более связную версию:

– Сережа собирается на новогодние каникулы ехать в Эмираты. Сказал, что я могу присоединиться, если захочу.

– Господи, да зачем ты ему сдалась, если у него любовь-морковь?!

– Мам!

– Ладно, извини, я слушаю.

– В общем, я сказала, что ты, наверное, не отпустишь.

– Еще бы!

– А он посоветовал пока паспорт свой найти, чтобы билеты купить, тур оформить, а потом уже обещал с тобой поговорить, чтобы там – доверенность, и все такое…

– Ну, и?..

– Ну, я и полезла.

– За паспортом ведь полезла, – укоризненно произнесла Вика.

И она, и Лялька прекрасно знали, что паспорта хранились в ящике комода на самом видном месте, а для того, чтобы обнаружить то, на что наткнулась девочка, надо было переворошить целую кучу документов.

– Я просто хотела все посмотреть. Мам! Мам, ты что?!

Лялька испуганно трясла Вику за руки. Та сидела, прикрыв глаза, опустив голову и слегка покачиваясь.

– Мам, тебе плохо?! Мам! – Девочка закричала, и Вика пришла в себя.

– Нет, Лялечка, нет, все нормально. Все хорошо, просто я…

Ну как ей скажешь, что она только что подумала о том, что было бы, обнаружь Лялька написанный Викиным почерком отказ от опекунства двух малышей…

Ляля видела когда-то старый снимок и удовольствовалась историей о том, что это какие-то дальние родственники, дети то ли двоюродной сестры мужа чьей-то невестки, то ли внучатые племянники троюродного дяди, и ни о чем не спрашивала. Нет, спрашивала, как их зовут, а Вика, кажется, ответила: «Не помню».

Вот и весь сказ.

Хорошо, что ту бумагу Вика держала в сейфе на работе.

Домашним о ней знать не следовало.

Надо было и материнские документы туда спрятать. Расхлебывай теперь…

– Ляль, ну, увидела ты счета об оплате пансионата, и что?

– И позвонила туда. Надо же было мне знать, кого ты содержишь.

«Вот как раз этого тебе знать и не надо было».

– Я им сразу заявила, что беспокоит Виктория Струнова, и поинтересовалась, поступила ли последняя оплата. Сказала, что банк мне платежку не прислал.

– Умно!

– А мне сразу и доложили, что моя матушка чувствует себя по-прежнему, и поинтересовались, не хочу ли я приехать ее навестить, а то за десять лет ни разу не удосужилась.

– Так и сказали?

– Нет, конечно. Все очень корректно. Ты же им вон какие деньги платишь. Только живое внимание иногда важнее денег, ты не находишь?

Последние слова Лялька выкрикнула в лицо матери и, судя по всему, вознамерилась вскочить и убежать, оставив за собой последнее слово, не желая выслушивать объяснения.

– Ляля, она больна! – крикнула Вика вслед уже бросившейся к порогу дочери.

Лялька замерла и ответила, не оборачиваясь:

– Разве больной человек недостоин внимания и заботы еще больше, чем здоровый?

– Достоин. Если, конечно, не виноват в своей болезни.

Лялька повернулась и спросила то, что Вика никак не ожидала услышать:

– Как Матвей?

«Ну надо же! Молодец, дочка! Все-таки хороший у меня человек растет, правильный».

– Я не думаю, что он болен чем-то серьезным, и в том, что с ним произошло, есть и его вина, только он за нее уже расплатился с лихвой.

– А бабушка?

– А бабушка все еще платит.

– Мам, а она когда-нибудь расплатится?

В Лялькином голосе было столько детской наивности, столько неприкрытой надежды, столько естественности и простоты, сколько бывает только у ребенка, для которого очевидна вся легкость бытия. Поссорились? Протяни мизинчик и – мирись, мирись, мирись…

По Викиной щеке скатилась слезинка, сначала скупая, одиночная, едва различимая. Потом еще одна, и еще, и вот уже неудержимый поток струился из ее глаз, и единственное, что смогла она прошептать до того, как окончательно поддалась сразившим ее рыданиям, было:

– Я не знаю.

Вволю наплакавшись, Вика вкратце рассказала снова сидевшей рядом дочери, почему не желает ни видеть свою мать, ни что-либо слышать о ней. И тем не менее не избежала укора:

– Но ведь тебя бы не было, если бы не она.

– Знаешь, Лялечка, не знаю, к счастью или к сожалению, но многие считают, что дети ничем не обязаны своим родителям. Я не уверена, что это правильно, но не могу не согласиться с тем, что дети никак не просят родителей себя заводить. Детей рожают и берут на себя ответственность за них. И, наверное, следует это делать просто так, а не для того, чтобы потом опираться на них в старости.

– Разве заботиться о родителях плохо?

– Конечно, хорошо. Но хорошие поступки не всегда равны нашим обязанностям.

– И все же бросать родителей нехорошо.

Вика потрепала дочь по щеке и улыбнулась сквозь еще не окончательно высохшие слезы.

– Согласна. Но ведь я и не бросила. Она живет в комфортных условиях, ни в чем не нуждается.

– Мама, она нуждается в общении! Это гораздо важнее любого достатка, я точно знаю.

У Вики защемило в груди.

Лялька с детской непосредственностью сказала о том, как ей не хватало материнской ласки, обычного общения, разговоров по душам, которые Вика заменяла шмотками, поездками и неограниченными карманными расходами.

– Лялечка, такие, как она, нуждаются лишь в общении с бутылкой, – Вика тяжело вздохнула, – и только.

– Она пьет? – Глаза девочки расширились от обуревавших ее чувств. В них читался и страх, и брезгливость, и сочувствие, и всепобеждающее, неудержимое женское любопытство.

– Сейчас, конечно, нет, но алкоголь уже сделал свое дело. Убитые клетки мозга не восстанавливаются.

– Но она нормальный человек?

Вика покачала головой:

– Я не знаю. Наверное. Честно говоря, это неважно.

– Как это? – Лялька смотрела на мать, недоумевая.

– Так. Ей не было дела до детей, мне нет дела до нее.

– А были еще дети? – услышала Лялька главное.

Вика прикусила язык, тут же тряхнула головой, махнула рукой, выдавила из себя заискивающую улыбку:

– Послушай, доченька, ты же знаешь: как аукнется, так и откликнется. Это мои отношения, и не надо в них вмешиваться.

– А ты никогда не думала, что своими отношениями лишила меня моих отношений? Может, я всю жизнь мечтала иметь бабушку? А ты мне сказала, что она умерла!

Девочка снова вскочила. Руки ее сжались в кулачки, плечи тряслись, кончик носа нервно дрожал.

– У меня же никого нет! Отец не появляется, ни братьев, ни сестер, вот и про бабушку наврали.

– У тебя есть я, – тихо сказала Вика, заранее зная, что вызовет новую вспышку гнева.

Так и вышло:

– Ты?! Ты есть у своих гостиниц, а еще, оказывается, у этого своего Матвея.

Лялька выплюнула это имя с такой ненавистью, что Вика даже испугалась. На секунду она даже подумала, не будет ли лучше действительно забыть про Матвея и заняться собственной дочерью. В конце концов, почему ей так приспичило облагодетельствовать чужого человека, когда рядом страдает родной?..