Никки Каллен - Рассказы о Розе. Side A

Декамп стоял в парке, дул на пальцы – он забыл перчатки, – такие классные, кожаные на ладонях, а сверху – из шерсти в клетку – смотрел на окна своей квартиры – опять приехала Флавия, и всё стало «её» – собаки, Клавелл, книги – ее запах, такой сладкий, мучительный, заполнил весь дом – и опять ночью она пришла – «ну, пожалуйста, Дэмьен, я так скучаю» «десять лет прошло» «и я все десять жду; я новая девственница, знаешь такой термин?» «даже не сомневаюсь, что это в моде; зачем? я не вернусь…» – она начала гладить его, а потом бить, пришлось встать и, как Дэмьен, уйти, в чем был – ночь он провел в Соборе, сидел на скамье, курил, пил – немного – налил в снифтер – и смотрел на распятие – красивое, ледяное – только что вода не капает с носа – как можно быть таким холодным, так не откликаться на такую страсть – я же зову тебя, Господи, почему ты не отвечаешь? Раньше Иисус разговаривал с ним – всегда – будто шел рядом, лучший друг, в белой рубашке, джинсах разношенных, куртке на плечо, такие шестидесятые, и они говорили обо всем; «привет, сегодня не дела, а масса унылостей» «это же супер, в конце можно купить в уличном кафе мороженого – полить шоколадом» «знаешь ты толк в удовольствиях» «да, я такой» – в десять лет он прочитал книгу Джованни Гуарески «Малый мир Дона Камилло» – она лежала в машине, зачитанная, библиотечная, одно из первых изданий – ее читал шофер, он умер три года назад, и вместо него взяли Кристиана; так Декамп записался в библиотеку, к мадемуазель Кристен; она разрешала ему брать книги из всех залов – и детского, и взрослого; книги не могут изменить человека – но книги могут помочь, рассказав хорошую историю – его потрясло, что кто-то также разговаривает с Иисусом, как он – пусть и книжный герой – будто он всё видит, не вот это «Бог всё видит» – а всё видит – помогает, говорит, поддерживает, уговаривает, объясняет – «Да ладно, мы всё склеим; найдем мастерскую в интернете, или умелые ручки чьи-нибудь; не сердись на отца, он же редко такой бывает – пришел обняться, а вышло так; нельзя ставить вещи выше людей» «нет, он козел, ненавижу его» – когда подвыпивший отец уронил со стола глобус Луны, и тот разбился; Дэмьен собрал все куски, сложил на стол; а вечером пришел – и увидел, что глобус цел – только пара неровностей, швов – «вот видишь, а ты его ненавидел весь день» – Дэмьен побежал к отцу через анфилады комнат – отец сидел и читал что-то свое, в очках старинных – он пользовался дедушкиными очками, они ему подходили, – в золоченой оправе, с круглыми стеклами, коричневым шнуром – вылитый Чехов – и вдруг замедлил шаг – а вдруг это не папа починил, вдруг мама, или вообще кто из слуг; он встал на пороге, а отец читал и читал, а потом буднично так спросил, не оборачиваясь, просто зная, что мальчик стоит где-то в темноте уже полчаса: «работает?» – как можно было так поставить вещь выше живого человека, не поверить в чудо, – Иисус прав – он всегда прав – и от его правды в сердце сладость, которую хочется испытать еще раз и еще раз… В тот день Дэмьен понял, что хочет – говорить с Иисусом – всегда; учиться у него и объяснять людям, что Иисус – не абстракция, не сказка рождественская-пасхальная, а настоящий человек – вообще, так трудно до людей донести, что кто-то другой – живой – с сердцем, кровью, нервами, мыслями о чудесном и плохом – и вот к чему это привело; «У тебя какое-то гейское пристрастие к Иисусу, – сказала однажды Флавия. – Все эти крылья, сладость, свет. Может, ты правда гей, как твой отец? Вообще, вы католики проецируете свои сексуальные извращения на Деву и на Иисуса – они у вас с накрашенными глазами, глазами подведенными, сердцами с лучиками, все в розочках – какое-то аниме про девственников, спасающих мир – какая мерзость…» – он не мог вспомнить момент, когда перестал слышать Бога – уже здесь, в Соборе – что он сделал, что Бог ушел, что сказал такое… когда отказываешься от Бога, то трудно остановиться – всё вокруг становится черно-белым, как в «Плезантвиле», думаешь только об одном – ну и ладно, проживу один… Поэтому он так скучал по глобусу Луны – он был живым напоминанием об Иисусе, о настоящем чуде.

– Не войдете? – это был Клавелл, гулял с Королевами; Декамп подскочил. – Я такой вкусный ужин приготовил: креветки, торт бананово-шоколадный… Она там одна сидит, в красивом кружевном красном платье, с открытой спиной, в ожерелье новом – мадам Декамп ей подарила – рубиновое… Зажгла глобус Луны вместо свечей. Сказала, Вы всегда приходите на свет Луны…

Декамп покачал головой.

– Не могу, Клавелл. Я так давно ушел от нее, а она приковала себя ко мне, и никак не хочет начать жить. Я уже не знаю, какие еще слова найти в словаре.

– Никаких не найти. Ей нужно влюбиться в кого-то другого.

– Я каждый день молюсь об этом. Но почему-то этого не происходит – Нью-Йорк, ночной клуб, рок-концерты – столько мужчин вокруг, а она думает о каком-то провинциальном стареющем священнике…

– Вы исключительный мужчина, Вы себя недооцениваете. Она стащила все Ваши сигареты, завернула в бумагу, уже сложила в сумку.

– Пойду я…

– Это же ее день рождения.

– Я сделаю ей больно, и, может быть, она меня не простит, наконец.

– Это ужасно, месье. У Вас нет сердца, хоть Вы и священник, и говорите всякие добрые слова. Говно Вы, а не человек.

Декамп ничего не ответил, наклонился, поцеловал собак и повернул обратно, в Собор; сегодня дежурил отец Амеди, он так испугался, когда увидел отца Декампа – «что-то случилось?» «нет, всё в порядке… просто подежурю сегодня вместо тебя; тебе что, заняться больше нечем, кроме как работать – иди, погуляй, сходи в кафе, поспи» – отец Амеди сделал вид, что отец Декамп не орет на него: «там еда есть, если что – для бутербродов – хлеб, сыр, оливки» – сказал отец Амеди, мешкая на пороге – может быть, отец Декамп захочет поговорить – отец Амеди отдал бы полжизни, чтобы помочь ему, – он же может утешать, почему отец Декамп, зная, не воспользуется даром отца Амеди… но тот уже сел за стол и стал читать – просто читать – целая ночь для чтения – такая роскошь; будто капюшон накинул, плеер включил – меня здесь нет.

– Что читаете?

– «Гарри Поттер и философский камень».

– О. Это же детская, про магию.

– Она про дружбу и про школу. Первые четыре мои любимые. Потом уже что-то такое подростковое начинается, а я не помню, какого это – быть подростком, я помню только детство.

– Я думал, она не одобрена Церковью.

– Тогда надо вообще всю детскую запретить. Там полно волшебства… какая у Вас любимая детская, отец Амеди? там наверняка был волшебный предмет, книга или палочка, или цветок – отрываешь лепестки и исполняются желания – дурацкие, детские, горы мороженого с шоколадом и вареньем, игрушек заводных-плюшевых; или вот сюжет – кукла из викторианских времен разговаривает с современным мальчиком; или – мальчик попадает в викторианское время, бегая по ночам в закрытый днем сад – сад – это такая машина времени; это всё классика…