Никки Каллен - Рассказы о Розе. Side A

– Ты понимаешь, между чем и чем я выбираю?

– Между славой и богатством и честью и долгом? хороший коньяк, бархатный такой… с карамелью и корицей?

– Ох, не все так по-римски… между одной жизнью и вечностью.

– Ну, Битлз – это вечность… а большую часть Пап никто не знает, только историки; ночью имена повторяют, в хронологическом порядке, чтобы заснуть, вместо овечек…

– Изерли… в тебе явно проступает что-то Визановское… ну-ка повернись… профилем… точно… даже нос заострился…

– Йорик, если бы ты хотел выбирать, ты бы уже выбрал… это не галстук и не йогурт. Ты уже выбрал, я прав? Так спи, милый принц, спокойно.

– Но ведь так принято?

– Как?

– Поговорить с кем-нибудь… порефлексировать… тем более, ты тоже…

– Провинившийся?

– Решившийся.

– Не нужно это никому, разговоры, рассуждения. Нужно только сказать Богу.

– Я сказал… аргументировал… все коленки протер.

– И что Он?

– Сказал «Да»… Когда Визано спас тебя… мы все услышали Бога… будто проснулись – как ты сказал про себя – да, правильно – мы все проснулись. Будто ты был запланирован; будто ты был детонатором…

– Так и есть. Это всё золотая цепь.

– Почему ты смеешься? Пафосные вещи говорим…

– Думаю о своем послушнике, о Тео. Я не представляю его разговаривающим с Богом.

– Ну… Он разговаривал с розами. Рассказал, что видел свой сад: каким он будет много лет спустя после его смерти… Звучало очень красиво.

– Я злой…

– Дааа, ты стал злой. Это непривычно, но привлекательно.

– Я не верю в Тео.

– Ты его наставник, скажи ему честно.

– Какой из меня наставник. Он так хотел к тебе или к Грину. Чему я могу научить? Готовить…

– Прощать, любить, терпеть, помогать. Сам Бог спас тебя – это урок для всех нас. У Визано оказалась не душа, а сокровище, Янтарная комната – после этого я спокойно представляю Тео с тонзурой. Как у Кристиана Слейтера в «Имени розы»…

– Сейчас не стригут.

– Жаль.

– Нет, не жаль.

– Эй, полегче. Ты уже напился. Ты меня ногой пнул почти туда.

– Мне всё прощается. Я тяжело болен. У меня пневмония, ты вообще в курсе?

– Тсс… ван Хельсинг шевельнулся, – и два его сына срочно притворились спящими. Ван Хельсинг повернулся на другой бок, подложил ладонь под щеку, и стал совсем юным, восхитительным, как аромат апельсинов. – Изерли?

– Йорик?

– Ты думаешь, я правильно выбрал?

Уставший от перелетов, терзаний, разговоров, напившийся Йорик заснул, как загипнотизированный – проснетесь утром полным сил; а Изерли не спалось; все бурлило внутри, как перед вечеринкой в большом доме; суета и готовка; Изерли встал еле слышно, как листья падают в парке осенью; чтобы не разбудить Йорика; закутался в один из пледов – в горошек; вышел в коридор; за стойкой сидела медсестра; и лампы уже не гудели – их выключили – в окне поднимался рассветный туман; бледно-голубой; с жемчужными отливами; «простите» сказал Изерли, медсестра подняла на него глаза; какое счастье, что ее не было, когда мы с Йориком выяснили отношения на полу тут, у пластмассовых кресел; обнимались, рыдали, рвали друг на друге рубашки и волосы; со стороны это было что-то среднее между «Горбатой горой» и религиозным безумием; Изерли улыбнулся – он был очень бледен, серые тени под глазами, губы синие, будто работал всю ночь, писал пьесу или задачу; но такая сила жила в нем, страсть, будто он Шерлок Холмс, идущий по следу; что медсестра не отправила его в палату; отозвалась «да?».

– У вас есть телефон и телефонный справочник?

– Конечно, – она подала ему все: трубку и не очень толстую книгу, с «Робинзона Крузо» толщиной – можно за все выходные прочесть, можно за три часа, можно растянуть на все летние каникулы; «ну да, подумал Изерли, город же небольшой»; нашел фамилию Беннет.

Трубку взял мужчина. Голос был приятный, удивленный звонком в такую рань, но не разъяренный.

– Здравствуйте, могу я услышать Изобель?

– А кто ее спрашивает?

– Изерли Флери.

– А это срочно? Она… занята немного…

– Боюсь, что у меня не будет больше возможности позвонить… в ближайшее время…

– А, ну тогда да… конечно…

Изерли думал, что человек сейчас заорет куда-то вглубь дома «Изобель! Эй! Тебя к телефону!», как в фильмах про простых людей; но он, видимо, просто положил трубку на столик; а через полминуты ее взяла девушка.

– Да?

– Это Изерли…

– Да… папа сказал…

– А почему вы не спите? Он сказал, что ты чем-то занята…

– Завтрак готовлю. Они рано встают на работу; в семь завтракают; я же рассказывала, помнишь?

– Ох, извини.

– Ничего.

– А что готовишь?

– Яичницу с беконом, горошек, жареные помидоры, ветчину, бутерброды с плавленым сыром, оладьи с медом… самое простое…

– Ох, как есть захотелось. Ну, ладно, беги, раз нужно.

– Нет. Скажи, что хотел.

– Ты, наверное, обиделась на меня тогда… и сегодня…

– Нет.

– Да.

– Немного.

– Я понял. Извини. Я хотел сказать – ты была такая красивая… нет, другое – ты всегда такая красивая.

Она прижала ладонь к щеке; она вся пылала; за окном был туман, она стояла босиком, в розовой шелковой блестящей сорочке, на плите шкворчал бекон в скороде; Аксель отключил плиту, чтобы не бекон сгорел; и все слушали ее разговор – в полседьмого утра; ошеломленные.

– Спасибо.

– Я хотел спросить… сколько ты готова ждать меня?

– Это что, предложение?

– Ээ… ну да… я же говорил, что я неуклюжий.

– Нет, у тебя все очень хорошо получается. Но ведь мы даже еще не целовались.

– Ну, нет, целовались.

– Не по-настоящему.

– По-настоящему.

– Да… я просто не верю, что ты настоящий.

– А я не верю, что ты…

– Я люблю тебя, Изерли. Я так люблю тебя. Ради тебя я готова пройти, как в сказках, весь свет, стереть три пары железных сапог, искать замок на восток от солнца, на запад от луны; я готова ждать тебя до самой смерти, как Сольвейг.

– Не так долго…

– Сколько скажешь.

– Ну, может, год, может, два.

– Хорошо.

– У меня есть приданое – дом в Провансе.

– Даже если б только пара дырявых ботинок…

– Я знаю. Но все равно – здорово? Надо, наверное, будет познакомиться с твоими папой и братьями?

– Наверное.

– Ладно, я выздоровею, соберусь с духом. Я еще позвоню. Пока.

– Пока.

Он положил трубку, поблагодарил медсестру и пошел в пледе в палату; спать; он ожидал, что спать будет негде – что Йорик, как все прочие, захватит пространство; но Йорик лежал, будто всю жизнь спал с кем-то вместе на диване и привык, что часть места – чья-то; Изерли это тронуло; так, наверное, спят старые супруги – автоматически освобождая место половине; дрессированные; мальчик лег; мысли были прекрасны – о будущем доме, о настоящем – что готовить в Великий Пост; мысли о хозяйстве по-прежнему его увлекали; но теперь у меня есть не расписание, а будущее, подумал Изерли; я будто нашел конец радуги, под которым зарыт клад; клад этот – всё тот же – чудо Господа – воскресение из мертвых.