Никки Каллен - Рассказы о Розе. Side A

– У нас джип, можно было везти всю коллекцию осень-зима галереи «Лафайет», – Грин подхватил их багаж: у Зака – сразу видно, что Зака – в клетку Барберри сумка на колесиках, в которой костюм-тройка, наверное, часы серебряные семейные, ноутбук, пара учебников, носки, ботинки классические, шарфик от «Гермеса» коллекционный, дезодорант, мыло «Снег» от Lush, шампунь, зубные щетка и паста; у Артура же были два черных чемодана, стильных, кожаных, старомодных, будто еще в начале века его предок путешествовал с ними по Европе и через Атлантику; замки, ручки – основательные, бронзовые, потемневшие; «я сам» сразу же схватился Артур, прямо завырывал свой чемодан у Грина – «можешь взять второй» сказал Грин, «ой» Артур отпустил, покраснел сильно, густо, стушевался – ягодное желе; «он всё время такой, – шепнул Зак Тео, – когда стюардессы в самолете чуть не на колени ему падали, и пассажирки первого класса – все скакали по проходу, дожидаясь воздушных ям; я пошутил завистливо, что единственный способ избежать внимания – это самому стать женщиной – просто переодеться и ногти отрастить; он так психанул, что аж слезы проступили; я думал, он в туалет убежит и застрелится там; или заколется; он же как военный имеет оружие – саблю и огнестрельное; пришлось держать его за руку весь полет и рассказывать еврейские анекдоты…» «ты преувеличиваешь» «немного» Закария засмеялся – будто бокал кто поставил драгоценный на стол, богемское стекло; «его красота – это стихийное бедствие, он не может ей управлять; одновременно проклятье и подарок; пара лет спокойной жизни без женщин – и с ним будет всё хорошо; так что война и священничество – это верное решение; интересное, скажем так»…

И только при встрече с Ричи Артур пришел в себя – будто наступил день, и тени уже не мерещатся по углам – «привет, братан» сказал Ричи, они пожали руки и стукнулись локтями ритуально; «тебе от дедушки письмо, и подарки от тети – практически весь один мой чемодан» «ты издеваешься?» «нет; как я мог отказать…» «адская лесбиянка выжрала твой мозг?» «да, прости» – Артур вскинул на Ричи ресницы, улыбнулся, наконец, – улыбка у него была сладкая и тянущая за собой – будто кто-то прошел мимо с чашкой карамельного латте; смотреть на них с Ричи было захватывающе и страшно – как на воздушных гимнастов под куполом цирка – они были одного роста, одного телосложения, врачи; люди-боги из книг Ницше; и Ричи закатил глаза; «ну, пошли» – опять коллекция пледов, наверное; «у Ричи тетя – адская лесбиянка?» прошептал Тео Дэмьену на ухо; тот сжал губы в ниточку, чтобы не расхохотаться, и кивнул, и пока больше Тео ничего не узнал… Зака же доверили Тео и Дэмьену – «мы старшая группа детского сада, – пошутил Дэмьен, – привыкай; наше место в библиотеке, саду, на кухне».

И жизнь пошла своим чередом – отец Дерек раздал письма с заданиями на время поста – кому, сколько и какие молитвы читать и когда, чтобы в очереди у часовни не стоять; но кроме этого, каждый из братьев должен был принять свой обет. К этому отнеслись серьезно, как к выбору выпускного костюма – пошутил Тео; разговоры друг с другом, с отцом Дереком и ван Хельсингом: куча чая, кофе и сигарет. Тео безмерно завидовал Дилану – тот сразу объявил, что уйдет на время поста в лес и будет там жить, приходя только на службу Крестного пути по пятницам и на воскресные мессы. Сам Тео ума не мог приложить, что же ему выбрать. Он пришел к отцу Дереку почти ночью; боялся, что поздно, бесполезно; но отец Дерек знал, с кем имеет дело и прикрепил на ручку двери кабинета лист бумаги с надписью «Всех жду, стучите». Тео постучался.

– Да, да, входи, Тео, – отозвался отец Дерек. Тео толкнул дверь; чудесный все-таки кабинет у него, черно-красно-золотистый; казалось, что красных и золотистых ламп с каждым его приходом всё больше и больше; отец Дерек сидел за столом, за ноутбуком, в резном кресле; черные камни на кресле поблескивали, будто чьи-то глаза подглядывали за Тео, сонные, сытые, драконьи и кошачьи; рыбки шевельнули хвостами; «я сейчас, письмо закончу» Тео кивнул и сел в золотистое кресло у окна; шторы были не задернуты, и Тео смотрел, как дождевые капли стекают по золотистому с его стороны и черному с той стеклу; подумал – хочу быть рыбкой, жить в золоте…

– Да, Тео, что-то решил?

– Вы про обет?

– Если ты просто за исповедью, я надену столу.

– Нет, я по поводу поста… Я полночи не спал, думая, чего же я хочу от этих дней в ожидании Пасхи. К Пасхе я раньше был равнодушен; ну, мне всегда нравилось Рождество; я верю в него, загадываю желания, обожаю подарки, и стою мессу с восторгом; а вот Пасху могу и пропустить; заучиться, заработаться, сделать вид, что это меня не касается… звучит ужасно?

– Да, – отец Дерек прикрывал улыбку ладонью. – Боже, какие вы все выпендрежники.

– Представляю… учитывая, сколько галстуков и часов в каждой комнате.

– Нет, не представляешь… Начнем с того, что тебе в себе не нравится; в твоей жизни.

Тео подумал, покачал ногой, улыбнулся.

– Что? – спросил сердито на улыбку отец Дерек – такая она была тонкая, умная, как постмодернисткое замечание, комментарий к старинному тексту – его это пробесило в таком юном существе.

– Просто… не знаю, может, я выдаю секреты какой… ван Хельсинг всегда спрашивает, что нам нравится больше всего на свете…

– Ты не заметил – я не сказал: что в тебе плохого?

– А я этого и не услышал.

– Ну, слава Богу. А то я подумал, что ты меня только так и воспринимаешь…

– Но вообще Вы строгий, да… как Depeche Mode… мне не нравится… что я вечно ничего не делаю… только грежу наяву… боюсь потерять свой талант… и при этом его не ценю… всегда думаю – лучше было бы уметь делать что-то руками: дома строить, костры разводить, шить ботинки… горшки глиняные лепить… вязать…

– Ты ж не девчонка, не преувеличивай, тебе замуж не выходить. К тому же, ты делаешь сад.

– Впервые. Впервые я что-то делаю.

– Рисуешь…

– Вот про это я и говорю. Я смотрю на свои рисунки и думаю – это не я, это так клево… я так боюсь, что не смогу еще раз схимичить – каждый раз, как беру карандаш.

– Тео…

– Я не то говорю. Надо о Боге… но ведь мои рисунки и есть Бог… опять не то?

– Твои рисунки – это Бог и Дьявол, Тео, борются в тебе и делают тебя смертным. А сад – делает тебя бессмертным; чистым, настоящим Тео, который не боится остаться один в замке… не боится Бога… впустить Его в свое сердце…

– Да-а… мне нужен порядок… упорядоченность… мне нравится, как вы нас с Дэмьеном гоняете по пляжу, как в «Солдате Джейн»… нравится читать всю ночь то, что задано… нравится, что есть сад, он как ребенок – требовательный… нравится ждать урока астрономии весь день… мне нравятся списки, расписания… мне нравится быть занятым, мне кажется, что я прекрасен, что я совершенство, как Петрарка или Клаудиа Шиффер… Но с другой стороны – а как же валяния в постели до семи утра с прекрасной книгой или с ноутбуком с фильмом, а потом – сон до трех дня… брожение образов…