Вадим Норд - В поисках Евы

Внутри у обоих трепетало и пульсировало желание, поцелуи становились все более страстными, дыхание сбилось с ритма и стало прерывистым, но они, тонко чувствуя настроение друг друга, не торопились доходить до последней черты и проваливаться в томную бездну самого высшего из всех наслаждений. Дразнить любимого человека скорым обещанием блаженства, но все не давать его, и испытывать такую же ответную муку – разве не в этом высшее искусство любви, квинтэссенция сексуального гурманства? Предвкушение увеличивает остроту наслаждения.

Очередной страстный стон Августы, громкий и протяженный, прозвучал как сигнал, побуждающий к самым решительным действиям. Одновременно она задрожала всем телом и призывно-приглашающе приподняла бедра, чтобы Александр смог как можно глубже войти в нее. Их тела слились воедино и задвигались во все убыстряющемся ритме, потому что никто уже не мог сдерживаться, контролировать ситуацию и дозировать наслаждение. Оставалось одно – упиваться каждым сладостным мгновением, мучительно сознавая его быстротечность и стремясь насладиться им полностью, испить его до дна.

Трижды достигнув вершины, они лежали в объятиях друг друга, утомленные до предела и до предела же счастливые. Если у счастья есть пределы, то это становится ясно именно в такие мгновения. Что есть предел? Это когда человек счастлив настолько, что больше ничего ему не надо, ни малейшей добавки, ни мельчайшей крупицы, ни штришка, ни черточки. Хочется петь, но сил нет, да и ни к чему лишние звуки.

ПАС, называл такое состояние Александр. Полное Абсолютное Счастье.

– Я лечу! – потягиваясь и щурясь от невообразимого удовольствия, сказала Августа. – Улетела и никак не могу вернуться!

Она приподнялась, опершись на локоть, и медленно облизала свои припухшие от поцелуев губы кончиком языка, а затем улыбнулась соблазнительнейшей из улыбок. Александр, залюбовавшийся завитками светлых волос, прилипшими ко лбу любимой, почувствовал, как внутри его снова нарастает возбуждение. Да и как же ему можно было не нарастать, ведь близость стройного, гибкого тела Августы, ее пряный запах, трепет ее языка, ее томный пристальный взгляд, ее вновь напрягшиеся соски – все это было так прекрасно и так манило. Сегодня утром, всего каких-то четыре часа назад, проснувшись, Александр и подумать не мог, что его ждет праздник.

Предвкушая новую порцию сладкого удовольствия, он положил руку на плечо Августы, но та ускользнула от него и встала.

– Давай оставим что-нибудь на вечер! – попросила-приказала она, кокетливо прикрывая ладонями свои точеные груди.

– Да на вечер у нас. – начал было Александр, но тут же осекся под ироничным взглядом любимой и выразил недосказанное в глубоком вздохе.

– Недавно я, мать-ехидна, проспорила Даньке пятнадцать эклеров, – вдруг вспомнила Августа. – И, что хуже всего, у меня не хватило ума для того, чтобы зажилить выигрыш.

– Это было бы неправильно! – возразил Александр, слегка удивляясь такому повороту разговора. – Проспорила – так плати.

– Он съел двенадцать, – усмехнулась Августа, – и больше на эклеры смотреть не может. Мужчин нельзя перекармливать.

Она нагнулась, чаруя и дразня Александра пластикой своего гибкого тела, подхватила с пола трусики и вышла.

– Великолепно! – простонал Александр, оценивая этим словом и неожиданный приезд любимой, и испытанное наслаждение, и предстоящее наслаждение, и даже то, как поддела его Августа своим: «Мужчин нельзя перекармливать».

Вставать Александру не хотелось. Пока лежишь, есть еще надежда, остается еще шанс, пусть и весьма условный, коварно заманить любимую в постель, попытаться объяснить ей, что он, образно говоря, находится на стадии второго по счету эклера и ни о каком переедании и речи быть не может. И вообще хотелось блаженно бездействовать, но это желание входило вразрез с долгом гостеприимства и правилами приличия.

К моменту появления на кухне завернувшейся в полотенце Августы стол был накрыт полностью. Заветревшуюся в ожидании своего часа нарезку Александр убрал в особый контейнер, стоявший в холодильнике, куда он складывал остатки продуктов, предназначенные для варки солянки. Солянка варится из того, что осталось невостребованным, из того, что есть под рукой, в этом-то и кроется ее прелестная неповторимость. Всякий раз под рукой оказывается разный набор продуктов, оттого и солянка всякий раз получается неповторимой. Новую нарезку Александр разложил фигурно на двух блюдах – мясное отдельно, сыры отдельно – и украсил зеленью, оливками и помидорчиками. Кроме того, он заварил зеленого чаю покрепче и насыпал в вазочку крекеров. Не бог весть какой роскошный стол, но для того, чтобы заморить червячка, вполне годится. Потом они «выйдут в свет» и где-нибудь пообедают как следует. Или поужинают, скорее всего – поужинают.

– Ты – из тех мужчин, на которых можно положиться! – удовлетворенно констатировала Августа, садясь за стол и закидывая ногу на ногу.

Полотенце при этом пленительно-маняще распахнулось, обнажив матово-белое бедро, но Августа и бровью не повела.

– Что натолкнуло тебя на такой вывод? – поинтересовался Александр, ставя на стол салфетницу, про которую впопыхах забыл.

– Я свалилась на твою голову, как октябрьский снег, и увидела, что в ванной, кроме геля для душа, есть два вида шампуня, а в холодильнике – куча еды.

– Когда ты успела заглянуть в холодильник? – удивился Александр.

– Я и не заглядывала. – Августа обвела рукой стол. – Догадалась по этому вот великолепию.

– У меня еще и разные напитки есть, – похвастался Александр и уточнил: – Кроме чая.

– Красного вина я бы выпила, – сказала Августа.

Телефон, долго лежавший молча на подоконнике, издал переливчатую трель звонка от неизвестного абонента. «Кого это нелегкая принесла!» – заранее раздражился Александр и тут же устыдился своего раздражения. Не хочешь, чтобы тебя беспокоили – отключи звонок или совсем выключи телефон. Зачем раздражаться?

– Александр Михайлович? Это вы?

Голос был вкрадчивым и тихим, приглушенным, словно говоривший боялся быть услышанным кем-то еще.

– Да, – ответил Александр.

– Здравствуйте, Александр Михайлович. Это Виталий Максимович.

– Здравствуйте, Виталий Максимович! – обрадовался Александр, решив, что отец Евы звонит с хорошей вестью. – Ева нашлась?! Она вам звонила?!

– Никто нам не звонил, – так же тихо отчеканил собеседник. – Но я подумал и решил, что нам надо встретиться и поговорить.

– Зачем? – вырвалось у Александра. – Если Ева не давала о себе знать, то нам и встречаться нет смысла.

«Особенно с учетом того приема, который вы мне оказали», – хотел добавить он, но не стал.